Любовь инженера Изотова

После ужина, окончившегося полурастаявшим мороженым, которое гости сами носили из холодильника, Саша начал заводить пластинки. Он осторожно брал пластинки в руки из особенного, специального ящика и показывал гостям, главным образом той девушке, которая пила за путешествующих и которую звали Ларисой. Лариса смеялась. Саша брал ее за руку выше локтя и что-то ей шептал. А жена делала вид, что ей весело, и, подражая Ларисе, размахивала юбкой, открывала некрасивые, худые ноги.

- Уйдем, - сказал Алексей.

- Да, да, конечно, - поспешно сказала Тася.

Киселев вышел вместе с ними. Возле подъезда стояла его машина, он предложил подвезти.

- Алексею Кондратьевичу не понравилась вся компания, - сказал Киселев.

Алексей промолчал.

- Хоть бы из вежливости возразил, - пошутила Тася. - Саша, конечно, вначале производит неприятное впечатление, но у него голова на плечах, очень талантливый человек.

- А-а! - Киселев затормозил на желтый свет. - Голова головой, Тасенька, руки должны быть чистые. Женщины часто за успех прощают то, чего прощать нельзя. Сашка умеренно талантлив, не надо преувеличивать. Но он страшный человек. Ему все мало, все хочет скорей, больше. Вещей, денег, званий. Женился, держится с женой как подлец. А она еще поет, дура.

Киселев замолчал, потом продолжал:

- Тесть слабохарактерный: Сашка на него жмет бешено, а старик не может отказать дорогому зятю. Противно, конечно.

- На свете так много хороших людей, что незачем иметь дело с дрянью, сказал потом Алексей, когда Киселев довез их, попрощался и уехал. - Что связывает тебя с ними? Я не говорю о Киселеве. Киселев мне понравился.

- Саша не такой плохой, - возразила Тася.

- Содержание подлости в человеке не выражается в процентах. Какая разница, такой или не такой.

- Он блестящий человек. В тридцать лет доктор наук!

- Блестящий? Это рыцари удачи. И их женщины, вроде Ларисы, такие же.

- Не говори больше ничего. Когда ты там сидел, я пожалела, что притащила тебя. Сама не знаю зачем. И мне это не нужно было. Ты не будешь на меня сердиться? - медленно проговорила Тася и заглянула Алексею в глаза.

- Звездочка моя! - Алексей привлек Тасю к себе. - Все это для нас с тобой такая чепуха! Ты мне показала Сашу, я тебе Валю, один другого стоит, будем считать, что мы квиты.

- Ты заметил, что я говорю тебе "ты"? - спросила Тася с застенчивой улыбкой.

- Еще бы.

- Я тебя люблю, - сказала Тася.

Следующей ночью Алексей улетал. Улетал он не с парадного Внуковского аэровокзала, где все говорит о комфорте, о загранице и путешествиях, откуда столицы мира кажутся такими близкими, потому что голос диктора напоминает беспрерывно: "Приземлился самолет Стокгольм - Москва", "Производится посадка на самолет, следующий по линии Москва - Будапешт". Мелькают хорошо причесанные стюардессы, вежливые представительницы неба, а в газетных киосках продают журналы с яркими обложками и свежие газеты на всех языках.

Алексей улетал со скромного Быковского аэродрома, откуда на восток страны улетают деловые люди, инженеры и рабочие, создающие нашу могучую промышленность. Самолеты здесь курсируют попроще, и зал ожидания обставлен не мягкими низкими креслами, а скамейками, и голос диктора не провозглашает громких названий городов мира.

И публика на этом аэровокзале выглядит иначе. Нет курортниц, иностранцев и важных командированных, наделенных высокими полномочиями, а если они и есть, то незаметны, сливаются с деловой, скромной толпой. Многие у стойки не торопясь с удовольствием выпивают перед полетом рюмочку коньяку и закусывают бутербродами с икрой или семгой. Отсюда вылетают люди привычные, еще недавно проводившие значительную часть жизни в полетах-перелетах из Москвы и в Москву, в главки, управления и министерства. А теперь кончилась эта жизнь, прекратила свое существование целая прослойка толкачей и выбивал, артистов этого дела, ценных своим знанием ходов и выходов в министерствах, и, может быть, в ту весеннюю ночь они со вздохом выпивали свои последние порции аэродромного коньяка. Совнархоз уже не то, совнархоз близко, в совнархоз на самолете не полетишь, дайте-ка еще коньячку с лимоном и пачку "Беломора"!

В скромном палисаднике пахло нарциссами и травой. Гудели самолеты, в небе плавали красные огни, путаясь со звездами.

Из репродуктора на столбе слышалась музыка, голос пел:

Потерял я Эвридику,

Нежный свет души моей,

Бог суровый, беспощадный,

Скорби сердца нет сильней.

- Как там? Пошел Махмутка-перепутка на мостик. Синей утке крошку, малиновой утке крошку, - сказал Алексей.

- Алеша, - сказала Тася отчаянным и решительным голосом, - я должна тебе рассказать. Это о прошлом, но ты должен знать.

Алексей остановил ее:

- Не надо. Я ничего не хочу знать кроме того, что люблю тебя и хочу, чтобы ты была моей женой.

Тася посмотрела на него растерянно.

- Я думала... - сказала она и замолчала.

Не раз впоследствии она вспоминала лицо Алексея, твердое, нахмуренное, и повторяла про себя его спокойные, отстраняющие слова.

Они прошли в зал ожидания. И сразу услышали; "Пассажира Изотова просят пройти на посадку..."