Любовь: история в пяти фантазиях

Мы могли бы представить, что постфрейдистский мир будет приветствовать все разновидности любви и сексуальности (или по меньшей мере благосклонно относиться к ним), поскольку общепризнанной целью психоанализа было увеличение «способности [пациента] любить»[226]. Отчасти это, безусловно, верно — сегодня для многих людей приемлемы однополые, трансгендерные и открытые браки. Как утверждает с дерзкой беззаботностью Лора Кипнис, любовь на всю жизнь — это мираж: «семейная пара — принудительная казарма для современной любви»[227]. Паскаль Брукнер предлагает разделять совместную жизнь и — если имеется такое желание — любовь и влечение за ее пределами[228]. Кое-кто делает выбор в пользу полиамории, вступая в романтические и сексуальные (либо близкие, но без секса) отношения с согласия всех их участников. Напротив, другие люди (похоже, в основном женщины) выбирают сологамию — «брак с самим собой», предполагающий в том числе и свадьбу, вдохновленную традицией: приглашения для семьи и друзей, поход к алтарю, обручальное кольцо, цветы, торт и свадебные обеты. Один из них, запечатленный в видеоролике на YouTube, гласит: «Заботиться о себе великолепной — практически, финансово и физически, поддерживать собственные творческие практики, питать свой дух приключений, больше рисковать в сердечных делах и погрузиться в личную траекторию индивидуальной трансформации, чтобы мне удалось помочь всем остальным проделать то же самое»[229]. Один из комментаторов этого частного видео сухо проронил: «Так как же прошла первая брачная ночь?» Фанни Хилл почти три столетия назад могла бы ответить на этот вопрос весьма решительно.

Тем не менее даже сегодня многие по-прежнему придают любви на всю жизнь большое значение. Критика современной любви у Жана-Клода Кауфмана, упомянутая в главе 3, дает надежду, что исторический конфликт между сопереживанием и страстью завершится в тот момент, когда люди научатся распространять безусловную любовь на своего партнера.

В романе Ларри Крамера «Гомики» (1978), горькой сатире на жизнь геев до начала эпидемии СПИДа, сперва кажется, что главный герой Фред Лемиш хочет вести жизнь гомосексуального Казановы. Но Казанове удавалось запоминать всех своих партнерш и получать удовольствие от каждой встречи, тогда как Фред, приступая к описанию многочисленных сексуальных контактов, «встревожен тем, сколько имен больше не связаны с воспоминаниями. Кем были эти Бэт, Иван, Томми, Сэм Джеллу… Слишком многие из двадцати трех, не говоря уже о восьмидесяти семи, были теперь неузнаваемы, и точно так же не удавалось вспомнить, сколько же у него было оргазмов — сто? двести? пятьдесят? двадцать три? — похоже, он был уже не в состоянии их сосчитать»[230]. Несмотря на жизнь, полную путешествий, сексуальных приключений, соперничающих с похождениями Нанны, и случайного секса в каждом новом месте, Фред жаждет настоящей любви, загородного дома, «счастливого будущего». Станет ли его друг Динки «тем единственным»? Стремясь понять, чего же он действительно хочет, Фред выворачивает себя наизнанку: «Нет, [любовь на всю жизнь] не обязательно должна оставаться фантазией. Я прихожу к мысли, что единственная фантазия — это Динки. Теперь он все меньше и меньше напоминает домохозяйку — или мужа». Но в дальнейшем Фред обнаруживает еще одно «стройное и молодое великолепие» и «снова влюбляется, снова погружается в фантазию… превращая очередного крошку в возлюбленного».

Фантазии о любви смешиваются и роятся — все они так притягательны. Фред жаждет взаимных обязательств и гармоничного единодушия идеального брака. В то же время для того, чтобы его жизнь обрела смысл, он должен быть одержим Динки или другим «юным великолепием», таким красивым, таким желанным и таким далеким. За всем этим кроется соблазн «следующего», ненасытное беспокойство, которое толкает Эрота к «Возбуждающему! Одурманивающему! К переменам, к которым влечет новый зов секса». К счастью для героя, в самом конце романа как-то случается, что «взгляд Фреда обращается к земле». Но избежал ли он тяги к фантазиям? Можно утверждать, что в итоге он просто обрел еще одну, сродни женитьбе на самом себе: «Я хочу измениться. Я должен изменить себя. Стать своими мамой и папой. Стать достаточно сильным для себя». Это тоже фантазия — фантазия о полной самодостаточности.