Любовь: история в пяти фантазиях

Древние греки поклонялись множеству богов и терпимо относились к разнообразным фантазиям о любви. Эти истории распространялись и, без сомнения, использовались в качестве ролевых моделей — подобно тому как во времена Гёте молодые люди, разыгрывая роль лишенного надежды любовника, носили наряд, в котором щеголял Вертер. Словом, эти сюжеты пользовались широкой популярностью в разные времена, поскольку их практиковали разные эмоциональные сообщества. Иногда они собирались воедино для исследования и обсуждения, как это было во время оживленной дискуссии на платоновском пире. Однако затем цветущая сложность древних эротических моделей была укрощена сокрушающей мощью Рима, а об их конце возвестил Август, подкрепив свои запреты законодательно. Несмотря на это, древние фантазии продолжали подспудное существование — так было даже во времена самых решительных попыток их искоренить, навязав единый стандарт фантазии о любви, который подразумевался в посланиях Павла и псевдо-Павла и постепенно закреплялся в каноническом праве. Но даже после того, как этот единственный любовный сюжет был кодифицирован в XI–XII веках, а церковь начала отправлять свою власть над брачными обычаями, которые ранее контролировались в границах частной жизни семей, пламя старых фантазий не угасло. Его раздували в академических аудиториях, искусно совершенствовали при дворах богачей, а простонародье приветствовало эти фантазии в своих непристойных фаблио. Кроме того, неверно полагать, что во всех церковных обителях доминировала лишь одна фантазия: экстатическая любовь Песни песней проникала в монастыри, где страсть к Богу развивалась почти тем же путем, что и тоска трубадура по своей даме. Конечно, в этой небольшой книге не получилось охватить все разнообразные фантазии о любви — в наше поле зрения попали лишь некоторые из них, причем западного образца, — однако они, несомненно, культивировались и в мусульманских, и в еврейских, и в «еретических» сообществах. Как мы могли убедиться, постепенно доминирующие фантазии распространялись, разветвлялись и принимали новые формы.

С появлением печатного станка, фрагментацией религиозных конфессий в эпоху Реформации, возникновением национальных государств и, как следствие, с появлением пространства для критики как церковных, так и политических институтов фантазии о любви, пышно расцветавшие в античном мире, смешались с христианскими идеалами или стали развиваться в решительной оппозиции к ним. Непочтительный Пьетро Аретино превратил необузданный секс в единственную форму любви, Мишель де Монтень прославлял дружбу со своим единомышленником Ла Боэси — но примерно в это же время в протестантских кругах обретение трансцендентности было связано с любовью к детям, а многие жители как католических, так и протестантских стран по-прежнему принимали традиционные брачные обеты. Страсти продолжали кипеть, и споры о любви одновременно представляли собой баталии о понимании природы Божественного. Таким образом, те же самые факторы, что обусловили одновременное активное развитие множества представлений о любви, заодно способствовали прекращению затянувшихся более чем на столетие религиозных войн.

Война и любовь? Два эти явления никогда не были чем-то совершенно противоположным — вопреки небезызвестному хиту 1960‐х годов «Занимайтесь любовью, а не войной». Взаимосвязи между властью, любовью и сексом, конечно же, были очевидны всегда — их исследовали еще Платон и Аристотель в своих трудах по этике и политике. В христианской культуре было закреплено послушание, которое по определению подразумевает иерархию власти — в монастырях, где монахи были «братьями», их аббат выступал «отцом», а Бог возвышался над всеми, а также в феодальных отношениях, в традиционных брачных обетах и в служении во имя любви, которую воспевали поэты. Связь между гегемонией и сексом была настолько укоренившейся, что после того, как европейцы завоевали Америку, они видели в ней женский образ добровольно отдающейся сладострастницы. У персонажей «Опасных связей» любовь превращается в оружие, размахивая которым можно манипулировать другими людьми. Правда, в рекламных слоганах типа «Вы просто влюбитесь в наши хлопья» слово «любовь» почти утрачивает свою силу.

Однако даже здесь любовь не исчезает начисто, ведь пылкие слова могут оставаться искренними, несмотря на всегдашний риск превращения в рутину и неверного употребления — либо же с их помощью можно и манипулировать, и быть искренним одновременно. Иной раз влюбленный и сам не вполне понимает, чего добивается: именно так Вальмон узнал, что любовь может обернуться против вас и нанести рану, даже если вы считаете, что вас защищают доспехи.