Любовь к человеку-ветру

В полупустой кухне стояла Маша и напряженно вглядывалась в коридор. Лицо ее было чрезвычайно взволнованно. Александр Григорьевич сразу понял, что ждала она именно его.

Когда они отдались друг другу в его захламленной квартире, Павловский окончательно осознал, что самым банальным образом влюбился. Впервые в жизни. Жену свою, Дину, он не любил, потому так легко с ней и расстался. Он просто не мог позволить, чтобы первая красавица их класса досталась кому-нибудь другому, и она досталась ему. Александр Григорьевич не любил ни одну из десятка женщин, с которыми спал и которые намеревались сделать его своим мужем. Более того, он был уверен, что природа обделила его любовью. Секс – это да! В любовных игрищах он всегда оставался на высоте, и сейчас, в пятьдесят, ему не нужны никакие новомодные «Виагры» и прочие стимуляторы. Но вот любовь… Не было в жизни Павловского любви. А потому он еще не натешился ею, не надышался. Да, живя с Машей, он совершил слишком много ошибок. И, как ни смешно, именно по неопытности. Ранее Александра Григорьевича никогда не беспокоило то, что думают о нем его женщины. И думают ли они вообще. Иногда ему казалось, что мозги для женской братии – излишняя роскошь. Ошибка природы. Мутация. Он интуитивно обходил женщин, у которых в первом же приближении просматривался недюжинный ум. Пусть с ними маются другие, коли есть охота. Ему его умная жена Дина осточертела очень быстро.

Маша – это другое… Маша – это Маша… Нет, конечно, и в ней он первым делом полюбил сугубо женские формы. Он до сих пор не мог без сладкой дрожи вспомнить сливочные плечи и матовые полукружья груди, которые открывало нарядное платье на юбилее ее папаши. Павловский до мельчайших подробностей помнил все ее гибкое тело, и эти воспоминания волнуют его до неприличных судорожных движений. Удивительным было то, что ему хотелось с Машей разговаривать, делиться с ней своими радостями и печалями. Да! Очень хотелось, но он не мог раскрываться, не мог сказать ей, что жирует на разорении клинических гэмблинов. Он с удовольствием похвастал бы перед ней теми «услугами», которые лично изобрел и внедрил в своем зале, но понимал, что Маша придет в ужас, если узнает, как по-паучьи он опутывает этими нововведениями своих клиентов.

С появлением в его жизни Маши Александру Григорьевичу уже не нужно было надолго зависать у других женщин, а потому он сказал Задорожным, что оставил продажу металла. Дескать, его, практически семейного человека, перестали устраивать бесконечные командировки. Потом он сочинил, будто ему предложили купить небольшую фирмочку по ремонту компьютерной техники и что скорее всего он ее купит, так как компы будут ломаться при любых режимах, а потому дело это весьма выгодное и прибыльное. Затем он фимочку «купил», затеял «расширяться» и после «переехал» в знаменитый на весь город офисный центр с зеркальными окнами. Павловскому и в голову не могло прийти, что Маша захочет навестить его на работе.

«Компьютерный бизнес» здорово тяготил Павловского. Он никогда не только не работал в компьютерных фирмах, но и пользователем-то был весьма средним. Когда Маша расспрашивала, как у него дела на работе, он мямлил нечто маловразумительное, боясь ляпнуть очевидную глупость. Маша обижалась. Ей казалось, что он считает ее неспособной понять его серьезные мужские проблемы. Если бы она только знала, какого рода у него проблемы!!

Александру Григорьевичу, всегда жившему кочевой, малоопрятной жизнью, захотелось иметь уютный дом. Он был рад тому, что Маша затеяла перемены. Он запросто мог бы нанять дорогого дизайнера или купить новую квартиру в центре, но приходилось скрывать свои настоящие доходы. Даже «расширенная» компьютерная фирмочка не могла бы приносить владельцу такие деньги, какие у Павловского имелись.

А еще Александру Григорьевичу хотелось наряжать Машу и баловать настоящими драгоценностями, фирменными вещами, дорогим парфюмом, но он, «скромный компьютерный фирмач», не мог позволить себе этого в той мере, в какой жаждала его душа. Кроме того, именно наряжать и не умел. Конечно, Саша платил своим бабам за любовь. Но исключительно денежными знаками, приправляя «зарплату» интимным шепотом: «Купи себе что-нибудь эдакое…» Особо «любимых» посылал за шмотками к Зойке Малиновской, а потом вынужден был спать с этой горой жира. Таково было Зойкино условие. Но Павловский страдал от Малиновской не слишком. Во-первых, нечасто к ней и посылал, а во-вторых, Зойка оказалась бабой до того горячей и страстной, что ночь с ней можно было воспринимать как некое экзотическое приключение.