Любовь к деньгам и другие яды. Исповедь адвоката

Во дворе я вижу бойцов ОМОНа, Полозова, еще каких-то людей: видимо, в операции было задействовано куда больше народу, чем я увидел.

Я вижу лежащего на земле мужчину, того, что стрелял в меня. И не вижу того, которого ранили в ногу.

Я смотрю и ничего не делаю. Просто смотрю. Я жив, и это хорошо. Это очень, очень хорошо.

— Как вы? — Я не заметил, как подошел Полозов.

— Нормально…

— Ясно. Сейчас в управление, оттуда вас доставят домой.

Я киваю.

Я жду машину и сажусь в нее. На этот раз это не «Тигр», но обычная служебная «Калина», в ней, кроме водителя, только я и Полозов.

Дорога до управления занимает много времени.

— Зачем он стрелял? — спрашиваю я.

— Кто?

— Он посмотрел на меня и… выстрелил. Зачем? Все равно ведь… не убежал бы.

Полозов молчит, странно и долго смотрит на меня, прежде чем заговорить.

— Он стрелял не в вас…

— Но…

— Вас он, скорее всего, даже не видел. Несмотря на то что вы подошли к окну…

— Но я…

— Он просто движение уловил. И принял решение. Ему было все равно, кто там…

— С паршивой овцы хоть шерсти клок? Вы это хотите сказать, майор?

— Я ничего не хочу сказать, кроме того, что уже сказал. А говорил я не подходить к окну. Впрочем, моя ошибка, должен был проконтролировать.

— Он жив?

Полозов многозначительно стучит себя по бронежилету.

Я киваю.

В управлении мы поднимаемся в кабинет к Полозову, по дороге я сдаю бронежилет, подписываю какие-то документы. Мы прощаемся с Полозовым.

— Последний вопрос, майор…

Полозов даже не поднимает голову.

— Ухо…

— Что?

— В коробке, что я передал Саркисяну. Там было ухо.

— Какое… ухо..

— Левое. Ухо. Миллиардера Левина, — по частям проговаривает Полозов. — До скорого, господин адвокат!

Своя игра

Нам не дано знать, почему происходит то, что происходит, не дано знать, каким образом причина и следствие выкраивают именно такую, а не какую-нибудь другую ткань реальности и возможна ли другая реальность в принципе. Кто знает? Можно долго разглагольствовать об отсутствии свободы выбора и сетовать или, наоборот, уповать на судьбу, можно ставить перед собой цели, которые тебе не по плечу, и нести ответственности, которые никогда тебе не принадлежали, можно вообще быть уверенным в чем угодно, однако, если взглянуть на жизнь со стороны, станет очевидно, что кто бы и что бы ни говорил о жизни, на самом деле никто ничего не знает наверняка.

Эту фразу необходимо отчеканить в базальте над входами лучших университетов мира. Пусть их выпускники усвоят раз и навсегда: это — мир неопределенности и хаоса случайных совпадений, и что бы ты ни делал, как бы умен ни был, какие бы мудреные закономерности ты ни вывел из жизни, всегда найдется случай, который пустит все псу под хвост.

Случай хитер. Он может притворяться удачным до самого конца. Так будет продолжаться до тех пор, пока ты, отбросив здоровые скепсис и осторожность, наконец не поверишь в удачу и, закидывая пятки и наклонившись всем телом вперед, не припустишь по финишной прямой, как это обычно делают люди во время решительного, последнего, победного броска к цели.

И вот когда до цели будет уже рукой подать, все и случится.

Это совсем не обязательно будет что-то трагическое. Скорее наоборот: это будет нечто обыденное, рутинное, самое что ни на есть обыкновенное, до того простое и непримечательное, лишенное претензий на какую бы то ни было оригинальность, что и представить сложно.

Это будет маленький винтик в машинерии удачи, винтик, который ломается в самый неподходящий момент, и тогда вся машина встанет. Не пойдет враздрай, не взорвется с грохотом и пламенем и не провалится в тартарары у всех на виду, но просто и незаметно перестанет работать.

Суд назначили на 20 мая.

Я попросил родных уехать на неделю из Москвы.

С Левиным мы встречались раз в неделю до самого дня суда.

Странно, но несмотря на наши частые встречи, я не смог составить себе сколько-нибудь полного, законченного мнения об этом человеке.

Во время наших бесед, постепенно узнавая подробности дела, все глубже и глубже погружаясь в детали, осознавая понемногу полную картину происходящего, Илья Яковлевич Левин оставался тем не менее для меня загадкой.

— Вы ведь знаете, кто хочет вашей смерти? — спросил я Левина без обиняков в конце очередной встречи.

— Знаю.

— Хорошо.

— Хорошо?

— Да. Мне тоже угрожают. И я не знаю кто.

— Вам угрожают? Каким образом?

— Пока письменно. Смертельной аппликацией. Обещают отрезать мне голову или что-то вроде того…

— И что же… — Левин закурил, медленно откинулся на спинку кресла. — Вы кого-нибудь подозреваете?

— Нет.

— Почему?

— Хм… некого.

— У вас, как у известного адвоката, просто обязано быть много врагов.

— Вы меня не поняли, Илья Яковлевич. Те из моих врагов, кто хотел бы моей смерти, не стали бы о ней предупреждать.

— Иными словами, вы считаете, что угрозы не серьезны?

— Отнюдь. Очень даже серьезны. Как мне объяснили, автор писем играет в некую игру. Писем будет больше, я уверен в этом. Ему это, видите ли, нравится.

— И что вы намерены делать?

— Ничего. Пока ничего. Ждать результатов экспертизы.

— А потом?

— Потом посмотрим.

— Вам нужна помощь?