Любовь к каждой собаке

Мыли Еву и мылом, и шампунем, вытирали четырьмя полотенцами, но запах приюта так и не исчез.

– Быстро он не выветрится, – сказала Лена, – еще пару раз искупать придется.

После ванной Ева поела гречки с мясом и улеглась на подстилку в прихожей.

Санька пытался увлечь Еву игрушками, но она смотрела на них с непониманием.

– Приютские собаки не играют, – объяснила Лена, – они не умеют. Ева с щенячьего возраста в приюте, у нее никогда не было игрушек. Она просто не знает, что с ними делать.

Собака прикрыла глаза и задремала. Лена погладила ее:

– Скорее всего, она будет много спать. В приюте собаке выспаться невозможно: то холодно, то голодно, то соседи мешают, то страшно. А дома она расслабится и будет отдыхать, пока не наберется сил.

Даже во сне Ева продолжала дергаться – передние лапы вздрагивали каждые пять-шесть секунд.

– Похоже на нервный тик, – предположил Леша, – надо будет ее к врачу отвести.

Когда шерсть высохла, мы под руководством Лены повели, точнее сказать, понесли Еву гулять. На улице Лена была с собакой строга, и Ева сразу встала на лапы. Шла на полусогнутых, с поджатым хвостом, но шла и даже сделала все свои дела.

– Отличная собака, еще пара тренировочных прогулок, и будет как домашняя.

Лена оказалась права. С этого дня собака не спорила с поводком, послушно ходила на привязи и боялась от нас отойти. Домой бежала с радостью, должно быть, воспринимала его как избавление от опасности и возможность крепко поспать.

Огромная приютская собака у нас дома. Я сошла с ума! Мне, конечно, легче от мысли, что она больше не за решеткой, но страшно – вдруг не справлюсь, не смогу ее пристроить.

Жизнь изменилась: теперь по утрам я гуляю с Евой, мою ей лапы, готовлю собачью еду, часто общаюсь с ветеринарами. Санька рад – ложится с ней рядом и бормочет что‐то ласковое. Леша гуляет по вечерам, частенько вычесывает Еву специальной щеткой. Кот наш молодец – на собаку не нападает, обходит стороной, присматривается. А она ни на что и не претендует, дальше прихожей не ходит, послушно лежит на своем месте. Я сажусь рядом, глажу ее, чешу и обещаю, что все плохое позади. Она смотрит печально и доверчиво.

Эх, почему же мы не сняли, как забирали ее, как она учится ходить на поводке, как принимает ванну! Надо было сделать Еву героиней фильма, а я даже не подумала об этом! Ну что ж, можно меня поздравить. Теперь я не режиссер, а собаковод!

* * *

То, чего так боялись волонтеры, а я, как режиссер, ждала с нетерпением, началось. Морозы.

Две счастливые истории – про Джека и Мишку – отсняты, необходимые интервью записаны, яркие сцены из жизни приюта лежат в архиве, не хватает зимних съемок.

– Снимите мне мороз! – просила я операторов, – что угодно: замерзшая вода, дрожащие от холода собаки, пар от теплого водопроводного люка, красные носы теплолюбивых таджиков… Видео не передает температуру, но нам обязательно надо ее показать. Зрители должны замерзнуть в кинозале, глядя на эти кадры, понимаете?

Искать мороз не пришлось. Он был повсюду. Собачье дыхание паром поднималось над клетками. Пар, подсвеченный солнечными лучами, стоял и над мисками с теплой кашей.

Марина в вольере слепого Саймона металлическим ковшиком долбила лед в ведре. Ведро еще не насквозь промерзло, и раскрошив половину, она добралась до воды. Саймон жадно кинулся пить.

Большая цистерна с водой на территории приюта тоже подмерзла. Таджикский парнишка раскочегарил газовую горелку и разогревал металлический кран.

Собак выпустили на выгул, и они столпились на солнце. Многие поджимали лапы, дрожали, пытались согреться, скручивались калачиком прямо на обледенелой земле. Как же болело сердце за них и как же радовалось за Еву! Она сейчас спит на своем матрасике, ей тепло и сытно.

Напоив и накормив Саймона, Марина собралась гулять с сестрами Баунти и Захарой. Мы решили снять эту прогулку, тем более, что у девушки были новости.