Любовь к литературе

Утром, выйдя с косой на лужок, я слышал дятлову трель. Дятел сыграл, как на ксилофоне, — клювом по ракитовому стволу. Другой дятел ему ответил. Так играют дятлы весной, летней переклички дятлов я не слыхивал, как не видывал нигде, кроме как на березовской раките, дятловских битв. Николай Иванович Сладков, наш писатель-естествоиспытатель, может статься, живя свою жизнь в лесу, в деревне Ерзовке на Новгородчине, знает такую дятлову прихоть и описал ее в одной из своих, из окошка в лесной деревне увиденных, книжек. Я первый раз слышу (и вижу), спешу поведать об этом явлении птичьей жизни. Может быть, дятлы своими трелями опять вызывали друг дружку на бой или повещали о мире, как теперь говорят, о «прекращении огня». Может быть, они, как я, просто радовались теплу да солнышку, славной погоде.

Днем мазал глиной трубу на чердаке. Кирпичная труба-стояк завершается вмазанным в нее чугуном с выбитым донцем. В чугуне варили когда-то картошку. В полость чугуна вставлена железная труба, выведена сквозь драночную кровлю наружу. Сочленение трубы с чугуном опять же обмазано глиной. Труба прохудилась, дымила, и то-то худо стало жить на чердаке нашим домашним ласточкам, в дыму и чаду. И печка стала топиться худо, что причиняло нашей семейной жизни не меньшие, чем ласточкам, неудобства.

Я замазывал глиной щели в трубе, ласточки наведывались посмотреть на мою работу и улетали. Вдруг я услышал гортанную речь, скрип тележных осей и ступиц, чавканье конских копыт по лужам. Выглянул в оконце: цыганский табор втягивался в село. Табор состоял из двух арб, влекомых сытыми конями, по паре в каждой упряжи, груженных скарбом, битком набитых цыганками и цыганятами; цыганы шли обочиной, держа в руках длинные вожжи, без нужды понукая коней грубыми голосами. Головная арба заворачивала к моей избе, стоящей первой в порядке (порядка-то никакого уже и не было в Березове).

Снизу донеслись зовы моего семейства, с нотками паники. (Цыгане! Первый раз в жизни!) Звали на помощь главу семьи. Я вышел на крыльцо. Молодой цыган, голый до пояса, с клочьями бороды на щеках и подбородке, кучерявый, пришел ко мне и сказал:

— Дядя, дай закурить. Мы проезжали мимо магазина, магазин закрыт.

Я дал. Цыган удалился.

Пришел другой цыган, постарше.

— Дай гвоздь, кольцо соскочило.

Гвоздь я мог предложить только тот, что был вбит в стену еще до меня. Я дал цыгану гвоздодер, указал на торчащий в стене гвоздь.

— Тяни.

— Тяни ты, — сказал цыган, — у тебя силы больше.

Гвоздь был вытянут, цыгане посовещались на своем языке, ко мне пришел старый, ну, не старый, старший цыган, в кепке.

— Дай папирос. Пачку дай.

Он протянул мне двугривенный.

Лишней пачки не было у меня. Я дал ему папиросу.

— Куда держите путь? — спросил я у цыгана.

— В Холм.

— Откуда?

— Из Новгорода.

Цыгане держались древнего, их предкам известного (не только их, но и нашим) лесного, проселочного пути, берегом Ловати. Сказать, что они кочевали... Нет, конечно, в наше время это не принято — кочевать. Скажем так: цыгане ехали по собственным надобностям из пункта А в пункт Б, как едут сотни, тысячи, может быть, миллионы граждан в пределах нашего обширного отечества.

Цыгане быстро раскинули табор, прямо посреди улицы, под ракитой, выпрягли коней, зажгли костер, ощипали курицу, кинули ее в забулькавший над костром котел.

Ребятишки (их было восьмеро) поорали, поплакали, поиграли, рассыпались по округе. Старшие цыгане повалили в избу к Егоровым. Одна цыганка осталась доваривать курицу. Откушав, цыгане расположились в тени под ракитой, ну конечно, в живописных позах, это само собой, — и уснули. Проспали часов до пяти вечера (улеглись в два). Подобно своим испанским сородичам, посвятили послеполуденное время сиесте.

Я говорю с такой уверенностью об испанских цыганах, поскольку видел их быт (что видел, о том и пишу). Однажды мне привелось проехать в туристском автобусе от Барселоны до Мадрида, через перевалы Сьерра-Невады, через отчасти цыганский город Гранаду (в Гранаде цыган называют хитянами). Я видел жилища гранадских цыган — они обитают в пещерах, в норах, вырытых в склонах гор. Из нор наружу выведены дымоходы и телевизионные антенны. Из некоторых нор торчали задки легковых автомобилей.

Я спросил тогда у нашего гида Антонио, чем живы гранадские цыгане. Гид отвечал: «Немножко работают, ремесленничают, торгуют, гадают, кочуют, немножко воруют».

Еще я видел цыганский табор на юге Франции, в Авиньоне, в чистеньком, как гнездовье ласточек, городке, с черепичными крышами, с подстриженным газоном на берегу Роны, с мостом через реку, строенным римлянами и недостроенным, «ведущим никуда», с маленькими, чистенькими, как сам городок, барами, с магазином охотничьих ружей, в котором я не мог удержаться, прикладывался к одному ружью и к другому, с множеством автомобилей, бог знает как разъезжающихся на кривых узких улочках...

В этом городе, на газоне, окаймляющем реку Рону, разбили табор цыгане. Табор состоял из белого автобуса и прицепленного к нему, тоже белого, дома-вагончика.