Любовь к литературе

— Вот ишол солдат со службы, — зажурчал бессонный сказочник. Теперь надолго хватит его журчанья. — Идеть... видить дом богатый. Кержаки живуть. Староверы. Аны богато жили. Ладно. Солдат постучался: «Пустите переночевать». Хозяин вышел, яму говорить: «Я тебя спрашивать буду, а ты отвечай. Правильный дашь ответ, пушшу, а неправильный — иди своей дорогой». Ну, ладно. Пускаеть солдата в избу, там ланпа зажжена. Ен спрашиваеть: «Это что?» — «Это огонь», — солдат отвечаеть. «Не так, — хозяин яму говорить. — Это красота». Кошка на лавку прыгнула, морду лапой треть, умывается. «А это что?» — хозяин спрашиваеть солдата. Тот: «Кошка». — «Нет! — хозяин говорить. — Это чистота». Опять не угадал. Что ты будешь делать?! Солдат думаеть: «Погоди, я тебе тоже загадку задам...» Ладно. Хозяин позволил солдату остаться ночевать. Вот тот утром проснулся, встаеть — и к печи. Хозяйка уже печь протопивши. Узял он из печи головешку, кошке к хвосту привязал, кошка на чердак побежала. А солдат мешок на плечо закинул, выходить на волю. Хозяин на дворе коня запрягаеть. Солдат яму говорить: «Чистота красоту понесла на высоту. Если не божья благодать, то и дому тебе не видать». Хозяин не понимаеть, о чем солдат говорить. А тут уж и дым повалил из крыши. Дом загоревши. Так и сгорел.

Иван Карпович от души посмеялся своей сказочке. И дочь моя и жена посмеялись над тем, как ушлый солдат объегорил хозяина-богатея. Хотя...

Потом дочка спросит меня: «Папа, а почему хозяин пустил солдата ночевать, а солдат его дом поджег?..» — «Ну, видишь, дочка, — отвечал я с надлежащим глубокомыслием, — хозяин был богатый, а солдат, должно быть, из бедняков; между ними существовало непримиримое классовое противоречие...» — «А-а-а-а», — сказала дочка.

Может, так оно и было или еще что-то было... Сказка ложь, но в ней намек, добру молодцу урок. Главное, что солдат оказался молодцом, за временное свое поражение сполна рассчитался.

Иван Карпович посмеялся и опять зажурчал (и смех его был как журчанье):

— Ишол солдат со службы... От он идеть по дороге и с им вместях, туды же идеть, попался монах. Идуть аны, видять, гусь недобитый валяется. Должно, везли гусей на базар, уронили. Узяли аны гуся, дальше идуть. В деревню пришли, на ночлег просются. Их хозяйка в избу пустила, аны ей говорять: «Ты гуся ошшипли, изжарь, завтра нам рано в дорогу итить». Тая говорить, ладно, гуся приготовлю. Легли аны спать, а не спится, слюнки текуть, с дороги гораз голодные. Думають, как бы скорей до гуся добраться. Монах был хитрый, ен говорить солдату: «Давай зауснем, кому сон интересный приснится, тот гуся и съесть». Уговорились. Лежать. Ладно. Монах-то не спить, размышляеть, какой бы сон придумать поинтересней, чтоб, значит, гусь бы яму достался. А солдат спить, дуеть в две дырочки. Утром ен первый проснулся, а монах намаялся за ночь и зауснул. Солдат пошел к печке, гуся достал и съел. Опять спать завалился. Монах его будить: «Вставай! Мне сон такой интересный приснился. Будто андели спустились ко мне, под ручки подхватили и в рай понесли...» — «Во-во, солдат говорить, и я то самое видел. Андели тебя в рай понесли, я думаю: «Ну, теперь не возвернется. Из раю не возвертаются...» Я гуся и съел».

Посмеялись и над этим смекалистым солдатом и над бедолагой-монахом. Такая веселая выдалась ночь в избушке Ивана Карповича. Кот у меня в ногах — кот Васька — тоже слушал да мурлыкал: «Вилы-грабли, ноги зябли...»

— Може, так оно и было когда, — сказал Иван Карпович, — а може, и не так. Уж им тысяча лет, этым сказкам. Народ серый был, непонемчистый...

— Надо бы ваши сказочки, Иван Карпович, записать на магнитофон...

— Не, ня надо. Это грех, — сказал Иван Карпович. — Мои годы такие, нельзя баловством заниматься.

Хозяин еще рассказал две сказки, потом потекли истории из жизни, бывальщины. Впрочем, журчали они, как сказки...

Под журчанье, бульканье, лопотанье ручья я стал поклевывать носом. Мне захотелось на ребра дивана, к Ваське-коту.

— Спокойной ночи, Иван Карпович.

— Спокойной ночи.

И правда, спокойная вышла ночь, душе в ней было спокойно, уютно, в этой ночи.

Утром Иван Карпович принес большой жбан желтого майского меду. Мед засахарился, стал как топленое масло. Пасечник резал его ножом и накладывал в банку — для нас.

— На березе листочки вылупятся, у клею, — журчал пасечник, — пчелы с листочков взяток беруть... Вы весной приезжайте, когда все у цвету, воздух шибко хороший.

Ну что же, дожить до весны и приехать.

— А вы-то, Иван Карпович, будете здесь на будущий год? Без вас-то здесь и делать нечего. Уж вы поживите еще годик.

— Да и я тоже думаю. Такая здесь благодать... Бросить жалко.

И так мне жалко расставаться с Иваном Карповичем. Сидел бы с ним и слушал его сказки-бывальщины. Вечером бы слушал, а днем бы траву косил, с Карпычем на пару. Вон трава какая! И косы у Карпыча отбиты, остры... Если бы да кабы...

— До свидания, Иван Карпович. Спасибо вам, милый человек!

Хозяин посмотрел на меня, на мою жену и дочку. Глаза у него жидкие, как вода, стариковские, слезятся от курева.