Любовь к наследству прилагается

Договорить Люба не успевает. Все вокруг взрывается от звука пожарной сирены, я подрываюсь с места и несусь к двери, чтобы разведать ситуацию. Пусть это будет просто пожарное учение, пожалуйста, просто внеплановое пожарное учение.

Стоит только распахнуть дверь, как в кабинет врывается удушающий дым и дышать становится нечем.

— Мы горим! Говорил же тебе! — хватаю девушку за руку и тяну за собой, надеясь, что еще не поздно для спасения.

— Стой! Документы, печати, генеральные доверенности по офшоркам! — орет эта ненормальная и вырывается, бросаясь к сейфу. — Нужно все забрать с собой. И тендерная документация. Давай же, чего встал?

Она точно ненормальная. Готова умереть ради каких-то бумажек. Я разрываюсь между тем, чтобы рвануть в открытую дверь, спасая свою смазливую мордашку, и тем, чтобы попытаться уразуметь эту чокнутую или в крайнем случаи забросить ее на плечо и унести как мешок картошки.

В конце концов совесть берет надо мной верх и, громко ругаясь, я сгребаю со стола бумаги, прижимая их к своей груди, словно это зеленые бумажки с изображением президентов США.

— Я все собрал, видишь? А теперь, пожалуйста, не будь идиоткой, твое самопожертвование никто не оценит, идем.

Я и в самом деле волнуюсь за эту невыносимую женщину, без нее жизнь определенно будет скучна, а зная ее преданность делу с нее станется запереться в своем кабинете и погибнуть героической смертью вместе с заводом. К счастью, в голове Любы происходит прозрение и она, крепко обхватив доверенности и еще какие-то наверняка важные бумажки, следует за мной к выходу.

— Лифт заблокирован, нужно идти к пожарному выходу, — кашляя и прикрывая лицо рукой, кричит она.

— А где у нас пожарный выход? — ору как истеричка, потому что сгореть заживо не самая радужная перспектива.

Боже, мне всего двадцать девять! Я так и не успел поехать в Африку на сафари, так и не купил Феррари, не завел в домашнем зоопарке бенгальского тигра и даже не женился!

— Сюда, — Люба в отличии от меня не подает никаких признаков паники, она словно робот быстрыми шагами уверенно продвигается вдоль коридора, сворачивает влево и толкает огромную железную глухую дверь, о которой я никогда в жизни и не знал.

В задымленное помещение врывается свежий воздух, и я спешу вырваться туда, где видно ясное голубое небо и солнце.

— Откуда здесь эта лестница? — оглядываюсь по сторонам, быстро спускаясь по ступенькам за Левандовской и содрогаюсь от ужаса, потому что если до этого я успокаивал себя, что это всего лишь в очередной раз загорелась мусорная урна от непотушенного окурка, то сейчас все мое спокойствие шло коту под хвост.

В административной части здания дым только-только начал проступать, но из производственных цехов он валит изо всех окон. Черный, удушливый и вязкий, поднимается вверх и разносится на сотни метров вокруг.

Люди в панике спускались по пожарным лестницам и старались как можно быстрее покинуть територию завода.

— Спасение черепашек.

— Что? — кажется, дым выел остаток ее мозгов, потому что она мелет какую-то чушь.

— Проект "Спасение черепашек". В прошлом месяце сделали три новых пожарных выхода и пристроили лестницы, — запыхавшимся голосом говорит она, а меня вдруг накрывает волна злости.

— Разве я не отказался подписывать приказ о реализации этого проекта?

Люба молчит, чем злит меня еще больше.

— Ты что, подделала мою подпись?

— Ты чем-то недоволен? — она резко останавливается между пролетами второго и третьего этажей и злым взглядом впивается в меня. — Если бы я не дала разрешение и не подписала от твоего имени договора с подрядчиками, ты бы сейчас поджарился как барашек на вертеле в своем директорском кресле. И вообще, это все твоя вина! — орет как ненормальная, указывая в сторону горящего цеха. — Я тебя просила никому не говорить о смерти деда до оглашения результатов тендера, а? А ты что? Не смог удержать свой длинный язык за зубами! А теперь что? Теперь все! Мы потеряли все! — к концу фразы ее голос срывается, а из глаз текут слезы. И я чувствую себя последним мерзавцем.

Потому что она права.

Это все из-за меня и моему несерьезному подходу к делу.

Если бы дед был жив, у него бы повторно случился инфаркт.

Люба избавляется от каблуков и быстро перебирает своими изящными ножками, преодолевая последние пролеты. Я в последний раз смотрю на ужас, который твориться вокруг и спешу поскорей убраться, пока от огня не начали взрываться стекла.

Пожарные машины уже подъехали к зданию, работники завода столпились во дворе: испуганные, заплаканные и с безнадежными взглядами. Почти шестьсот человек с сегодняшнего дня остались без работы. Включая меня.

Просто прекрасно.

Дед жизнь положил на этот завод, а мне хватило всего три месяца, чтобы разрушить его до основания.

Голова идет кругом: и от нервного напряжения, и от дыма, которого успел вдоволь нанюхаться, и от осознания своей беспомощности.