Любовь к роковым мужчинам

От Левы жутко разило потом, никотиновым духом и водкой. Маруся под его тяжелой рукой, что лежала на ее плечах, боялась даже пошевелиться. Не так себя поведешь, пожалуй, и убьет, пьяный-то. Лучше его не злить. И она сдалась, надеясь, что он оставит ее в покое, когда натешится. У него ж наверняка таких, как Маруся, полным-полно.

Но Лева оставлять ее в покое не собирался. Он насиловал ее на этой даче дня три, периодически уступая очередь таким же пьяным вусмерть собутыльникам. Куда делся Никита, Маруся боялась даже спросить. Она как бы впала в анабиоз. Видимые проявления жизни в ней почти отсутствовали. Она делала то, что ей говорили, отвечала, когда спрашивали, убиралась в домике и мыла посуду, когда требовали, но даже ни о чем не думала. Ее как бы не существовало. Еще в самом начале, сидя на своем топчане среди зайцев на потрепанном покрывале, она уверила себя в том, что родители обязательно догадаются обратиться в милицию, ее непременно найдут, и больше этим себя не травила.

Эта Марусина способность абстрагироваться от тяжких обстоятельств, которая вдруг неожиданно проявилась, наверно, спасла ей жизнь, но сгубила душу. Ее продержали взаперти в одной и той же каморке целое лето. Никто ее так и не нашел. Где был Никита, она тоже не знала, но старалась не вспоминать и его. К чему? Однажды она, правда, будто очнулась ото сна и пыталась бежать, разбив окно. Когда, вся поранившись, вылезла во двор и обошла окрестности, поняла, что бежать некуда. Дом, где ее держали, оказался вовсе не дачей. Он стоял на отшибе заброшенной деревеньки в семь обветшалых домов, ни в одном из которых не было ни души. Окружал деревеньку почти сказочный берендеев лес.

Маруся пошла по заросшей травой дороге, по которой в эту деревеньку приезжали машины ее мучителей, но, сколько ни шла, конца-краю ей не было, что, в общем-то, и не удивило. Слишком долго ее сюда везли. В конце концов Маруся, которая уже почти привыкла откликаться на имя Маняшка, сильно утомилась и повернула обратно. Нет, она не борец с судьбой. Это только в кинофильмах узники чуть ли не зубами рвут свои цепи и бегут домой сквозь болота, горы и океаны. Она, Маруся, не граф Монте-Кристо, не отважная партизанка. Она всего лишь слабая, измученная женщина, которую проиграл в карты любимый муж. Впрочем, какой же он любимый? Разве таких любят? А разве вообще стоит кого-нибудь любить? Этого Леву? Маруся содрогнулась при одном воспоминании о нем. Или, может быть, родителей, которые и в ус не дуют, хотя у них дочка пропала?

За попытку побега Лева насиловал ее особенно долго и мучительно. Утверждал, что в следующий раз непременно убьет. Со смехом говорил, что ее и живую-то никто за три месяца так и не нашел, а уж труп, который они закопают на заброшенном деревенском погосте, – вообще никому не найти. Вон пацана Ромашку, что здесь помер с перепою, никто не нашел, так и ее не найдут. Маруся догадалась, что Ромашкой звали паренька, которого привезли на машине незнакомые ей люди, но почему-то даже не огорчилась за него. И не испугалась. На угрозы она уже не реагировала, снова замкнувшись в спасительный кокон бездумья. Жила мгновением. Нет рядом Левы, и хорошо. Вот оно – маленькое счастье. Нет дождя, солнце светит – радость. Согрела горячей воды, ополоснулась – удовольствие.

С приближением осенних холодов Маруся поняла, что беременна. Говорить об этом Леве не хотела. Родить ведь не даст, наверняка повезет куда-нибудь на подпольный аборт. А ребенок в ее положении может стать утешением.

Однажды Лева приехал злой, сказал, что они с Михалычем окончательно спалились на стройке и надо сматывать удочки. Сматывать их долго не пришлось, так как особых вещей у них не было.

Опять очень долго куда-то ехали. Остановились в неизвестном Марусе городишке у каких-то Левиных знакомых в квартире, больше напоминающей притон. Именно в первую их ночь в углу комнаты, в которой ютились еще какие-то побродяжки, Лева вдруг сказал ей:

– Ничего, Манька, мы еще увидим небо в алмазах! Ты не думай, что я зверь какой! Полюбил ведь тебя, иначе и не держал бы возле себя. Сам не думал, что до такой степени смогу к бабе прикипеть! Ну... учил тебя уму-разуму! Так всех баб учат! И мой отец мать мою поколачивал – ничего! Доля ваша бабья такая – терпеть! Понимаешь, чуть не накрыли меня на этой стройке... Пришлось дать деру... Но я ж мужик! Я найду себе дело, и ты у меня еще будешь красоваться в брильянтах! Клянусь!