Любовь к жизни. Рассказы

– Это очень крепкое зелье. Оно много раз спасало мне жизнь. Я хочу за него сани и собак, и хочу, чтобы шестеро твоих людей провожали меня в них по реке и охраняли меня до последней ночевки перед Михайловским редутом.

– Ты должен жить здесь и научить нас всем своим бесовским хитростям, – был ответ.

Субьенков пожал плечами и хранил молчание. Он пускал табачный дым в морозный воздух и с любопытством глядел на то, что оставалось от большого казака.

– А этот рубец? – неожиданно сказал Макамук, указывая на шею поляка, на которой остался синеватый след ножевой раны, полученной во время ссоры на Камчатке. – Зелье не действует. Лезвие было сильнее зелья.

– Эту рану нанес сильный человек. – Субьенков взглянул на него. – Сильнее тебя, сильнее самого сильного из твоих охотников, сильнее его…

И концом мокасина он толкнул казака. Ужасное зрелище! Тот уже потерял сознание, но измученная душа еще цеплялась за растерзанное тело и не хотела его покинуть.

– Кроме того, и зелье было слабее. Ибо в той земле не было тех ягод, какие я вижу в ваших местах. Здешнее зелье будет очень крепкое.

– Я позволю тебе уйти вниз по реке и дам тебе сани, собак и шесть охотников для охраны.

– Ты опоздал, – холодно прозвучал ответ. – Ты оскорбил мое зелье тем, что не сразу согласился на мои условия. Слушай же, теперь я требую больше. Я требую сотню бобровых шкурок. – Макамук кивнул головой. – Я требую сто фунтов сушеной рыбы. – Макамук снова кивнул, ибо рыбы было вдоволь и она была дешева. – Я хочу получить пару саней: одни для меня и одни для мехов и рыбы. И мое ружье должно быть мне возвращено. Если тебе не нравится цена, то – смотри – через некоторое время она еще возрастет.

Якага что-то шепнул вождю.

– Но как я узнаю, что твое зелье – настоящее зелье? – спросил Макамук.

– Это очень легко. Сперва я пойду в лес…

Снова Якага пошептался с Макамуком, который подозрительно покачал головой.

– Ты можешь послать со мной двадцать охотников, – продолжал Субьенков. – Видишь ли, я должен набрать корней и ягод, чтобы сварить из них зелье. Затем, когда ты доставишь сюда сани и погрузишь на них рыбу и бобровые шкурки и ружье и когда ты отберешь шестерых охотников, которые пойдут со мною, – словом, когда все будет готово, – тогда я натру свою шею зельем, вот так, и положу ее сюда, на это бревно. Тогда пусть самый сильный из твоих охотников возьмет топор и трижды ударит меня по шее. Ты сам, если хочешь, можешь ударить трижды.

Макамук стоял разинув рот и упиваясь этим последним и самым удивительным чародейством браконьеров.

– Но после каждого удара, – поспешно добавил поляк, – я должен снова натираться зельем. Топор тяжел и остер, и я не хотел бы, чтобы произошла какая-нибудь ошибка.

– Все, что просишь, будет твоим! – крикнул Макамук, быстро соглашаясь. – Принимайся за свое варево.

Субьенков подавил в себе восторг. Он вел отчаянную игру, и промахов не должно было быть. Он дерзко заговорил:

– Ты опоздал. Мое зелье снова оскорблено. Чтобы смыть обиду, ты должен дать мне свою дочь.

Он указал на девушку – больное существо с бельмом на глазу и выдававшимися клыками.

Макамук разозлился, но поляк оставался непоколебимым. Он свернул и зажег еще одну папиросу.

– Поторопись, – пригрозил он. – А не то я запрошу еще больше.

Наступило молчание, и печальная декорация Севера исчезала из его глаз: он еще раз увидел свою родину, увидел Францию; а когда взглянул на девушку с бельмом, вспомнил о другой девушке – певице и танцовщице, с которой познакомился, когда впервые, юношей, приехал в Париж.

– Зачем тебе девушка? – спросил Макамук.

– Чтобы она пошла со мною вниз по реке. – Субьенков окинул ее критическим взглядом. – Из нее выйдет хорошая жена. Породниться с вашей кровью – это честь, стоящая моего зелья.

Снова вспомнил он о певице и танцовщице и стал вслух мурлыкать песенку, которой она его научила. Он вновь жил прежней жизнью, но как-то бесстрастно следил за образами, возникающими в памяти, словно созерцал картины чужой жизни. Голос вождя, резко нарушивший тишину, заставил его очнуться.

– Да будет так, – сказал Макамук. – Девушка пойдет с тобою вниз по реке. Но уговор такой, что я сам три раза ударю тебя топором по шее.

– Но перед каждым ударом я буду натираться зельем, – отвечал Субьенков, представляясь, будто он плохо скрывает беспокойство.

– Ты будешь натираться перед каждым ударом. Вот охотники, которые должны следить за тем, чтобы ты не удрал. Иди в лес и собирай свои травы.

Макамук поверил в действительность снадобья, когда увидал алчность поляка. Конечно, только сильнейшее зелье могло побудить человека перед лицом смерти настаивать на своем и торговаться, как старуха.

– А кроме того, – шепнул Якага, когда поляк со своей стражей скрылся между стволами сосен, – когда ты будешь знать снадобье, ты легко можешь убить его.

– Но как могу я убить его? – возразил Макамук. – Зелье не позволит этого сделать.