Любовь как сладкий полусон

– Но…Стелла…Этого не может быть…Сейчас на Сытнова лишь ленивый…не оправлялся, – пытался возражать отпрыск нувориша.

– Я была у папиных друзей в управлении внутренних дел, – отчеканила девушка. – Я была у редактора газеты Михайлова. Они располагают этими…оперативными данными на Сытнова.

– Ну, хорошо, Сытнов…, – лепетал Эдуард. – Но мой папа – зам по разработкам. Это как главный инженер, как главный технолог…

– Вы, господин Хорин, – один из последышей банды кровососов! – оборвала его студентка.

– Стелла, соображай, что говоришь! – запротестовал тот. – Да за такие слова…

– Угу! Фильтруй базар! – с ненавистью усмехнулась его обличительница. – Так, кажется, говорят в вашей шайке?

– Стеллочка! – спохватился Хорин, попытавшись сделать шаг навстречу. – Да при чём же тут я?!

– Не приближайтесь ко мне! – отшатнулась от него, точно от заразного, Кораблёва. – Или я плюну прямо в вашу гадкую физиономию! И больше не подходите никогда: меня от вас тошнит! Будьте вы прокляты вместе со своим упырём Сытновым!

3

За плечами вице-президента компании «Недра Рифея» Хорина всегда была безупречная трудовая биография. От «пэтэушника» из обычной рабочей семьи к тридцати пяти годам он дорос до главного инженера крупнейшего на Урале производственного объединения. Затем грянула приватизация и эпоха первоначального накопления капитала со всеми вытекающими отсюда последствиями. Акционирование в эпоху президента Ельцина носило сугубо номенклатурный характер. По нему «красные директора», компрадорская часть бывшей партийно-советской верхушки и финансовые воротилы получали возможность прибрать к рукам «валявшуюся общенародную собственность». Взамен же Ельцин и компания приобретали социальную опору и союзников в сфере управления сверху донизу, от Москвы до Владивостока, в лице нарождавшихся нуворишей.

Молох конкуренции и борьбы за выживание требовал безжалостности, изворотливости и принесения жертв на алтарь наживы. И новых буржуа Сытнова и Хорина логика капиталистического развития заставила «крутиться». В том числе всеми доступными методами ликвидировать соперников, подкупать власть предержащую, участвовать в залоговых аукционах, позволявших «за так» прибрать бывшее государственное имущество. А как вы хотели?! Ежели САМ Генри Форд признавался, что готов дотошно отчитаться перед обществом за каждый заработанный доллар, кроме первого миллиона.

Впрочем, в фирме «Недра Рифея» на всём этом преимущественно сосредоточился Сытнов. «Внешняя политика» составляла его епархию. В компетенцию Хорина входила «внутренняя политика»: собственно организация производства и техническое перевооружение.

Известно, что и на старуху бывает проруха. Для собственников компании «Недра Рифея» сия зловредная бабка непредсказуемо явилась в виде «мента» Кораблёва. Это он «раскопал» хитроумную и дурнопахнущую аферу, от которой запахло жареным не только для Сытнова.

Асы хозяйственного следствия и сыска – большая редкость во все времена. А в начале девяностых годов века двадцатого, когда приспособленцы из милиции бежали шустрее, чем тараканы от озверевшего и оголодавшего дезинфектора из санитарно-эпидемиологической станции, корифеи «ментовского» мастерства были явлением уникальным. С такими людьми считались. С такими людьми пытались поладить. Их склоняли к компромиссу.

Кораблёв на сделку с совестью не пошёл. Угроз не убоялся. На жирный кус не польстился. Оказался слишком «прынципиальным». Чрезмерно идейным. «Мент» заигрался, подняв профессиональную функцию выше планки бытия. Он сам склонил стрелку терпения к значению «экстремум». Он сам подвиг врагов к применению сталинской формулы: нет человека – нет проблемы.

Сытнов решил проблему один, без Хорина: чем меньше подельников, тем надёжнее. Но Пётр про «гнилую махинацию», а равно про того, кто «надыбал это большое обувалово», конечно, знал. И сожжение настырного подполковника с женой повергло вице-президента компании в шок: таким макаром любого сгноят! Однако ж, на совещаниях он исправно «ручкался» с Сытновым, на корпоративах поднимал тосты за здоровье президента компании, а в баньке тёр ему спинку. А как вы хотели?! Жить-то надо. Вон, на Нюрнбергском процессе казнили десятерых главарей-фашистов, да двое вздёрнулись сами. А остальные-то отделались лёгким испугом.

Посему Хорин справедливо считал, что он «не при делах». Он по Фрейду задвинул назойливую совесть в глубинные пласты подсознания и забросал сверху деяниями филантропа, совершёнными во искупление грехов. И пусть раскаяние иногда смердело исподтишка, как прорываются миазмы у разлагающейся сифилитической проститутки, прикрывшей провалившийся нос душистым батистовым платочком, однако «понос издыхающего милосердия» случался всё реже. И Пётр Леонидович стал благополучно забывать о нравственном отступничестве.