Любовь как сладкий полусон

По поводу «знатного дегустатора» юноша «напустил тумана»: никакого Жака Дюфруа он не знал и помянул о нём для красного словца. Зато прочее было правдой. И как бы там ни было, но после его замечания даже языкастый Виктор в тяжком отупении «полез за словом» в «дырявый карман». Среднегорский же предприниматель, что-то взвесив в уме, крякнул «О`кей!» и экстренно откупорил бутылку с коньяком, на четверть наполнив им стаканы для мужчин. Однако Кондрашов взял другой стакан и налил в него вина из принесённой им бутылки.

Современный обиход устроен так, что кто спонсирует, тот и «заказывает музыку». Хорин налил девушкам шампанского, поднялся, подтянул узел галстука, поправил очки, и солидно провозгласил:

– Пы-прошу вас, дамы и господа, выпить за зна-акомство и за расширение контактов между Средне-егорском, с одной стороны, и Ильском сы…с…Нижней Замараевкой – с другой!

Тост был принят с благодарностью, как за щедрость, так и за отсутствие чванливости, что словесно уравнивало город и село. Особенное удовлетворение выказывал Кропотов. Если девушки понемногу «тянули» игристое вино, Эдуард выпил «два шот-дринка» коньяка, то Виктор «замахнул» тройную дозу крепкого напитка густо-чайного цвета. «Арарат» он заедал икрой (которой с византийской щедростью была наполнена громадная миска) посредством большой кухонной ложки. И утварь эта так и мелькала между ёмкостью и его ртом, наподобие маятника у спешащих часов-ходиков.

– А что не коньячку? – улучив момент, вполголоса осведомился Хорин, перегнувшись через угол стола к Кондрашову.

– Спортивный режим, – был краток тот.

– А-а-а…, – протянул визитёр из областного центра. – А-а-а…Виктор всегда так за-закладывает?

– Да нет, только под настроение, когда кому-нибудь фейс подправить хочет, – шёпотом отпустил футболист-трезвенник порцию сугубо замараевского юмора. – Видите, как у него ручонки-то зачесались?

Кропотов и в самом деле нацелившись на то, чтобы приложиться к лакомой бутылке во внеочередной раз, порывисто сжимал и разжимал пальцы в пудовые кулачищи. Данный эпизод скоротечно насытил любознательность гостя. И среднегорец отвалился от стола к стене избушки – подальше от совхозного шофёра.

Меж тем, «под шумок», Кропотов приложился-таки внеочередной раз к стакану. Хватанув «храбрости», он заявил ходатайство на спич. Застолье просьбу уважило и, пополнив гранёные ёмкости, предоставило ему слово.

– Я парень простой…, – начал тот. – Хотел уж уходить, но тут опять налили.

– Кто бы говорил!

– И кто бы сомневался!

– Даже слишком простой!… – загомонили в компании.

– Простота хуже воровства, – на правах друга съязвил Юрий, намекая на то, что аппетит отдельных штатских способен устроителю вечера причинить ущерб, превосходящий потери сельского хозяйства Китая от воробьёв и саранчи.

– Не перебивайте! – с хмельной ультимативностью потребовал Виктор. – А не то я сяду и молчком весь коньяк выдулю…

– О, тогда молчок, молчок!

– Лучше из двух зол выбрать меньшее!

– Говори, Витюша, говори, – засмеялись и загомонили слушатели.

– Так вот, я парень простой, – отёр Кропотов рукавом рубашки со лба пот, насыщенный коньячными парами. – У меня, что на уме, то и на языке. А на уме – тот ведмедь из зоопарка, напротив которо сидит…этот… гебемот. И мишка с него цельный день глаз не сводит. Гебемоту это надоело, и он спрашивает: «Миша, чё ты на меня пялишься?». А ведмедь – ему: «Я вот смекаю: как было бы славненько твоим хлебальником да медок хряпать!»

Как, вероятно, изрёк бы Лев Толстой по поводу бесхитростности совхозного шофёра: все трезвые люди трезвы по-своему, все пьяные люди пьяны одинаково. И застолье засмеялось не столько над аллегорией, сколько над её автором. Лишь Шутова, переживая за тостующего, дёрнула его за рукав и проворчала:

– Ну и к чему ты это сказал?

– Чок! – важно прищёлкнул языком Виктор, почему-то переходя

на псевдоукраинскую мову8, – Да к тому, моя гарна дивчина, шоб я своим хлебаль…хлебаль-ни-ком завсегда хряпал, как сейчас. Шоб мы уси жили, як Эдуард!

После несколько подобострастной здравицы в честь Хорина, возникла заминка, вызванная приёмом внутрь горячительных напитков и изысканной закуски.

Воспользовавшись паузой, Кропотов вальяжно и не без светского лоска, как интеллигентный человек, кое-что познавший в вопросах этикета, извлёк из кармана брюк уже знакомую Юрию свежевыстиранную тряпицу, снятую им с бельевой верёвки перед выходом из дома, и элегантно принялся вытирать ею свой лоб. При ближайшем рассмотрении этого предмета, им оказался мужской носок сорок четвёртого размера.

От несуразного зрелища свидетели так и покатились со смеху, в изнеможении некультурно показывая на Виктора пальцами. Тот, не вникнув в подоплёку происходящего, отнёс комичность мизансцены на счёт своего остроумия. Он согласно закивал компаньонам: дескать, знай наших, мы тоже не лаптем щи хлебаем. И усерднее прежнего принялся промокать «платком» шею и подбородок. Смех перерос в гогот.