Любовь как сладкий полусон

Под самый Новый год чёрная, как антрацит, кошка Ночка родила четверых котят. «К мытарствам, – предположила Кондрашова Лидия Николаевна. – Уж и не припомню такого, чтоб в разгар зимы кошка окотилась. В нашей местности это редко бывает».

Мало того, так ещё и сами новорождённые представляли нетривиальное зрелище: если три котёнка оказались приятной дымчато-серой масти, то четвёртый удался рыжим-прерыжим. Тем самым он опроверг бытующую примету, что котики наследуют исключительно окрас матери. Взглянув на него, Лидия Николаевна сходу напела строки из некогда популярной песни:

– Был он рыжим, как из рыжиков рагу, рыжим, словно апельсины на снегу…

– Ага! – согласился с ней Венька, гладивший котят. И засмеялся: – Рагу из рыжиков!

Три недели спустя одномастная троица милыми пушистыми комочками уже пыталась робко прогуляться близ печки на неуверенных лапках. Венька присвоил каждому из сереньких «колобков» ласковые клички соответственно полу и экстерьеру: Кеша, Барсик и Муся. Четвёртого же котёнка он окрестил, как тот того и заслуживал, наитипичнейшим для котов названием – Васькой.

Васька был некрасивым и нелюбимым уродцем: худющий, точно мини-велосипед, к которому вместо фар прикрутили агрессивные глазёнки, безостановочно рыскающими в поисках того, что плохо лежит. Шерсть у него торчала клочками, отчего создавалось впечатление, что он сначала подрался в ином из миров на помойке с собаками, а уж потом появился на свет божий. Васька даже у альтруиста Веньки не вызывал выраженного желания приласкать его, погладить, побаюкать на руках.

Несмотря на худобу, среди сородичей Васька оказался наиболее живучим и приспособленным к борьбе за существование. С наступлением часа кормления рыжий нагло расталкивал остальных братьев с сестрёнкой и первым припадал к животу Ночки. Он словно служил живым руководством сентенции Володи Попова про то, что опоздавшему поросёнку – титьку возле попки! Можно было подумать, что маленький нахалёнок навёрстывал то, что недобрал в утробе матери.

Кошка Кондрашовых, до того выпестовавшая не одно поколение котят, также не без удивлённой заторможенности следила за чрезвычайно шустрым и строптивым детёнышем. Своих собратьев рыжий бестия опережал по всем параметрам, кроме скромности. Когда те робко учились мяукать, Васька уже верещал благим матом; серые котятки удалялись от родительского логова на метр-полтора, а проныра с конопушками уже вовсю шнырял по дому; скромная троица начинала играть с хвостом матери, а лихой кошачий отпрыск из засады покушался на ноги Лидии Николаевны.

Исходя из научных данных о том, что на девяносто процентов базисный уровень развития индивида закладывается и формируется в младенческом и ясельном возрасте, разумно было презюмировать следующее: Муся повторит путь миллионов добросовестных кошечек; Кеша и Барсик, аналогично типичным российским мужикам, подавляющую часть жизни просибаритствуют на диване, оправдывая притчу о том, что «коты ни… черта мышей не ловят»; Васька, как махровый дуэлянт, задира и повеса, сыщет кончину в яростной схватке у безымянной речки.

И глубоко жаль, что роковой ход событий распорядился иначе: Ночка, как-то раз выскочившая из тепла на мороз по неведомым кошачьим нуждам, бесследно пропала. И не объявилась ни через час, ни поутру, ни через день.

Лидия Николаевна и Венька погоревали о пропаже, но забота о сирых детёнышах отодвинула безвестное исчезновение Ночки на второй план. Хозяйка дома и её младший сынишка споро приноровили малость подросших котят лакать из блюдечка коровье молоко, а на десерт – чуть подслащённую кипячёную водичку. Двое суток их четвероногие воспитанники бодро поглощали новый рацион, однако затем – как отрезало. Котята «забастовали», и ни к какой пище не притрагивались. Они только жалобно мяукали и водили опечаленными потухшими глазками вокруг себя.

Что явилось тому причиной, Кондрашовы достоверно объяснить не могли. Лидия Николаевна отказ котят списывала на младенческий стресс из-за пропажи кормилицы. Она допускала также, что коровье молоко оказалось не чета кошачьему. Впрочем, домыслы были вторичны, первичным явилось то, что детёныши стали таять с каждыми часом, как свежий снежок на весеннем солнцепёке. Последним от пищи отказался «непробиваемый» Васька.

– Ну, покушайте, маленькие мои! – со слезами на глазах, понапрасну уговаривал котят Венька.

– Непутёвая! – в сердцах бранилась Лидия Николаевна, поминая безвестно почившую где-то Ночку. – Нашла же время, когда рожать! Ума не приложу, как быть: не сезон, на Крещение окотившейся кошки днём с огнём не сыскать. Понапрасну всё село оббегала.