Любовь, Конец Света и глупости всякие

— НЕ ПРОКЛИНАЙ! — раздался Танькин голос, зазвучавший странно: в нем не было привычно грассирующего «р», но было столько силы, что Ди съежилась. С минуту она молчала, широко открыв от удивления рот и переваривая впечатление; слезы застыли на длинных ресницах. Придя в себя, достала из сумочки «клинекс».

— А почему, собственно? Вот воровать — грех, а проклинать — нет... Нет такой заповеди. Пусть те, кто срезал эти цветы на похоронных венках, будут так же довольны, как и мы сейчас! Пусть у них, у детей их, у родителей их, болят кишки, все мышцы и все сосуды в степени, пропорциональной полученному нами удовольствию! Пусть они живут до ста лет и каждый день чувствуют себя точно так же физически, как мы чувствуем себя сейчас морально! Пусть жизнь к ним будет так же справедлива, как желание воровать цветы у покойников! Пусть они будут так же красивы, как их моральный облик! Пусть они будут так же счастливы, как все обворованные ими люди — живые и мертвые! Ненавижу!!! — Ди судорожно глотнула холодный воздух. — Чтоб сдохнуть — казалось им наилучшим окончанием их идиотской жизни!

Ди постучала ладонью в перчатке по деревянному кресту:

— Они будут наказаны Богом, Олежка. What comes around goes around![38]

— Бог не наказывает, Ди, — тихо сказала Танька. — Наказывают себя люди проклятьями, обращенными к другим. What goes around comes around[39].

— Очень трудно с тобой разговаривать иногда, — вздохнула Ди. — Вечно все переиначишь, это что, метод общения аналитиков в лондонском Сити?

— Возможно, хотя и там не у всех правильный английский, — Танька подмигнула подруге, давая понять, что ирония относилась лишь к аналитикам. Она продолжала держать Осю на руках, прижимая его к себе и раскачивая, будто убаюкивала. Малыш тихонько сопел ей в плечо.

В сумочке с маленькими золотистыми буквами Prada пискнул мобильник. Ди вытащила розовый айфон последней модели с широким переливающимся экраном:

— Это из английской школы, куда я записала Осю. Там конкурс объявляют еще до рождения детей, представляешь? Нам повезло. Просят привезти его на собеседование с профессором сегодня в три. Поедешь с нами?

Танька опустила Осю вниз. Он постоял между нею и Ди — растрепанный и немножко сонный — и попросился обратно на ручки.

— Ося! Как тебе не стыдно! Ты уже совсем взрослый! Иди скорее в машину, мы едем в английскую школу! — приказала Ди и вновь обратилась к Таньке: — You are spoiling him![40] Ну, так ты с нами?

— I am not spoiling him[41], — возразила Танька. — I am keeping him... warm[42]. Езжайте без меня, мои хорошие. Я здесь побуду еще немножко.

Через несколько минут «лексус» зашуршал колесами по разбитой кладбищенской дороге.

— Балуешь-балуешь, — улыбнулся Олежка, когда машина скрылась из виду. — Ося ничуть не замерз, ни в прямом, ни в переносном смысле. — Он смотрел на Таньку скорее с одобрением, чем с упреком отца, заботящегося о строгом воспитании сына.

— Да мне просто... ужасно потискать его захотелось. Хорошенький такой. Прям как ты, когда был такой же маленький. А потом — Ди тут рыдать начала, слова говорить всякие, зачем Осе надо было это видеть и слышать?

— Ха... ты думаешь, он не видел, не слышал, да? Ося наш давно уже вышел из возраста, когда ты меняла ему памперсы и кормила из бутылочки. Он видит, слышит и понимает намного больше, чем ты думаешь. И... больше, чем, увы, понимает Ди.

— Олежка... А кто срезал цветы?

— Да Бог его знает, — он обратил на сестру пристальный взгляд зеленых глаз. Улыбнулся еще раз. Он выглядел хорошо, прекрасно, можно сказать — больше не был худым и бледным, как несколько дней назад, когда ему с трудом удавалось даже подняться с кровати. На розоватых гладко выбритых щеках играли ямочки, под тонкими рукавами белоснежной рубашки угадывались хорошо накачанные бицепсы. Ни куртки, ни пальто на нем не было, он не чувствовал холода.

— Ты думаешь, я тут за всеми слежу? Кто бы то ни был, красные маки и белые лилии должны нравиться ему намного больше, чем мне. А я вообще-то живые цветы люблю. Желтые розы, — Олежка подмигнул сестре.

— С каких это пор? — удивилась она. — Всегда думала, что тебе только гвоздики нравились. Ну розы так розы, подумаешь, пусть даже хоть желтые, у людей вкусы меняются. Я это учту. А как же быть теперь с Ди и ее проклятьем?

Олежка вздохнул глубоко и перестал улыбаться:

— Не знаю, Танька. Наверное, следить за тем, чтобы оно не вернулось к ней.

Спам