Любовь, Конец Света и глупости всякие

Запах, вполне возможно, она учуяла свой, хотя не исключено, что ей больше всего не нравился тот, что исходил от Лехи, который энергично чесал разнообразные части тела.

— А вас действительно Степанидой Семеновной зовут? — осторожно спросила Варвара. — Почему же вы мне представились тогда в лифте Пантелеймонией?

— Кем? Когда? Кто надел на меня сапоги-чулки? Какой ужас! Оу-у-у! — последний звук она издала такой пронзительный и тонкий, что у Варвары в ушах колокольчики зазвенели. — Кто? А кто вы? Я вас узнала! Мы знакомы! А где мы? А сколько времени? Мне пора домой!

— Я провожу! — вскочил на ноги Леха и помог Степаниде Семеновне подняться с дивана. Поддерживая за локоток, он повел ее к двери, шепнув на ходу: — Варька, клопов вытрави!

Хлопнула дверь.

— Выпроводили, наконец-то! — раздался в шкафу злобный шепот, и с грохотом на пол оттуда выпал голый пластмассовый пупс.

Совещание

Странная компания неожиданно появилась с краю поля, неподалеку от ям, но внимания на нее никто не обратил. Подумаешь, возникли какие-то фигуры из воздуха с хлопком — кое-кто из могильщиков оглянулся, но тут же продолжил заниматься своим делом — это все же кладбище, а не Красная площадь, здесь не запрещено появляться из воздуха. А ведь могли бы не игнорировать это зрелище — всех семерых Богов одновременно мало кто видел, даже картин таких нет. Впрочем, все они, кроме одного, были в аватарах и внешне ничем не отличались от обычных людей.

Хрупкая черноволосая Танька приблизилась к группе с другого конца кладбища, словно говоря всем своим видом: «Наконец-то, я уже тут целую вечность торчу!» — и возмущенно воскликнула:

— И по какому поводу у нас тут безотлагательное совещание?

— По такому, чтобы мнением б-большинства доказать, что т-ты не прав! — ответил Бог Филимон.

— Я предпочла бы, чтобы ко мне обращались в женском роде! — возмутилась Танька и посмотрела на пятерых из присутствующих высокомерно. Это было не так уж и трудно — никакого величия те не демонстрировали, не говоря уж о шестом, явившемся в бестелесной форме.

— Аватара, молчи, мы с Богом разговариваем, — сказала пышная дама в нелепой шляпе, похожей на цветочный горшок. — Много ты ей воли дал! Да еще имени твоего называть нельзя, чушь какая!

Бестелесные существа не имеют человеческих имен, у них нет обыкновения общаться, произнося слова вслух. Имена нужны только в том случае, когда Бог создает религию. Бог, воплотившийся в Таньку, не формировал религий, не рассказывал историй, у него не было стереотипов, это был единственный Бог, применявший индивидуальный подход. Главное, что его воодушевляло, — свобода, а имена его интересовали мало, не придумывал он себе имен.

Однако другие шестеро его все же именовали, предостерегая свои народы от дурного влияния. Большинство имен забыли потом, но одно к нему прицепилось и, в общем-то, не раздражало его. Только со временем брутяне испортили репутацию этого слова, и он решил, что, чем мучиться из-за этого, лучше запретить его произносить применительно к нему… Так-то слово и слово, не хуже любого другого…

А у всех остальных Богов имена были, хотя их крайне мало кто знал. Иногда они выдумывали себе новые, и вовсе не просто так: это был магический ритуал. Шестерых звали: Амвросий, Пантелеймон, Евстахий, Лукьян, Филимон и Мистер Джон. Последний на «Джона» без «Мистера» не откликался категорически.

— Ну ладно, — ответил Бог Танькиным ртом. — Говорить буду я. Так зачем вы меня сюда вызвали? Что, не могли в кафе побеседовать или... — он скосил зеленый глаз на Филимона и подмигнул, — на скамеечке в парке?

— Для наглядности. Посмотрите, как они тут постоянно мрут, да еще и делают все, чтобы затруднить реинкарнацию, — проворчал величественного вида старик. — Перерождаются те, кому удалось оторваться, в кошках, собаках, крысах… А ведь как измучились-то, отрываясь, тоже мне, благая участь.

Этот Бог, прежде чем в старике воплощаться, простенько и без затей выбрал себе имя Амвросий. Прост он был только в этом, а в создании своего народа пошел крайне сложным путем. Решив, что его призвание — руководить, а не руки марать, он сразу создал себе подчиненных. Они были богоподобны, но без Всеведения и Всемогущества, так себе существа — с многочеговедением и многочегоможеством, материальные в весьма незначительной степени. Вот они уже и создавали ему народ, в процесс он не вникал даже, интересуясь лишь конечным результатом. В мелочи жизни народа не вмешивался, но иногда устраивал представления и сюрпризы — приятные и неприятные.