Любовь Лафайета

В декабре прошлого года в Портсмуте и Бристоле вспыхнули пожары, которые больше напугали, чем навредили. Зажигательные снаряды могли подложить американские шпионы или их местные сторонники, испанцы или французы. В газетах печатали описание злоумышленника — «Джонни-маляра», которого несколько человек видели в Портсмуте незадолго до пожаров; за его поимку предлагали награду. Это был известный уголовник, вор и грабитель, в своё время сбежавший от правосудия в Америку. Ищейки с Боу-стрит вышли на его след в конце января, он сдался без сопротивления. Шестого марта в зал суда в Винчестерском замке набилось несколько сотен человек; заседание длилось целых семь часов, судья признался, что просто не в состоянии перечислить все злодеяния обвиняемого. «Джонни-маляра» на самом деле звали Джеймс Эткин. Четыре дня спустя его повесили в том самом портсмутском порту, который ему не удалось спалить (сгорел только канатный склад). С фрегата «Аретуза», стоявшего в доке на ремонте, срубили бизань-мачту, приспособив под виселицу — самую высокую во всей стране; посмотреть на казнь собралось двадцать тысяч человек. Когда Лафайет упомянул об Эткине в разговоре с Эдвардом Банкрофтом, тот вздрогнул, и Жильбер оценил это проявление человечности.

Банкрофт показался Лафайету типичным кабинетным учёным, осторожным педантом, обходящим острые углы. Сайлас Дин был его школьным учителем; уехав в Англию, Банкрофт написал книгу о флоре Гвинеи и получил докторскую степень в университете Абердина. Не имея ни богатых родственников, ни влиятельных покровителей, он сумел стать членом Лондонского медицинского общества и теперь дрожит за свою репутацию. Разве можно корить его за это? Ему ведь нужно заботиться о жене и детях! И всё же он не отказал в помощи Дину: присылает в Париж с дипломатической почтой копии свежих английских газет, памфлеты на злобу дня и длинные письма с анализом умонастроений в правительстве и обществе. Не бог весть что, конечно, но и эта информация важна, и за эту деятельность можно поплатиться добрым именем и даже личной свободой; понятно, что Банкрофт держался с французом настороже. Лафайет доставил ему письмо от Франклина о назначении секретарем Американской комиссии в Париже, с приказанием как можно скорее прибыть во Францию.

На посольской квартире Жильбера ждало письмо из Бордо, от Дюбуа-Мартена, который сообщал ему, что девица на всё согласна и с нетерпением ждёт его приезда. Лафайет подпрыгнул и заплясал по комнате. Дюбуа-Мартен был братом секретаря маршала де Бройля; в Бордо он отправился ещё в сентябре, чтобы подыскать там подходящее судно, и нашёл. «Красавица» уже повидала свет: родившись шесть лет назад как «Графиня де Ришмон», она совершила три путешествия на Антильские острова, после чего владелец продал её за двадцать пять тысяч ливров купцу, который переименовал её в «Добрую мать» и дважды отправил на Сан-Доминго. В феврале этого года она вновь сменила хозяина и имя, на сей раз на «Клари», но не смогла устоять перед деньгами и теперь готова принять Жильбера в свои объятия! Он назовёт ее «Виктория». Она обошлась ему недёшево — сто двенадцать тысяч ливров! Больше, чем годичная рента с его имений! Наверное, его сочли безумцем. Была, правда, ещё одна загвоздка: Лафайет всё ещё несовершеннолетний, поэтому задаток в двадцать шесть тысяч уплатил граф де Бройль, а шурин Дюбуа-Мартена добавил ещё три тысячи. Но ничего, он непременно рассчитается со всеми долгами! Жильбер поспешил к маркизу де Ноайлю, чтобы сообщить, что ему срочно нужно в Париж.

Он не успел выдумать предлог; к счастью, Ноайль сам спросил: дурные новости от супруги? Жильбер напустил на себя расстроенный и встревоженный вид, так что маркиз принялся его утешать. Ничего, всё образуется. Завтра четверг, почтовый день, он сможет утром выехать почтовой каретой в Дувр; если послать человека прямо сейчас, можно заранее нанять за шесть ливров пакетбот для себя одного, чтобы не поджидать других пассажиров; дня через три-четыре он будет дома. Правда, завтра вечером они приглашены на праздник в Букингемском дворце, но посол скажет королю, что Лафайет нездоров.

Завтра! Путь, к которому он готовился больше года, начнётся завтра! От волнения Жильбер не мог уснуть. Он зажёг свечу и достал незаконченное письмо к герцогу д’Айену.