Любовь Лафайета

«Дорогой папа, Вы удивитесь тому, что я Вам сообщу; мне трудно выразить, как тяжело далось мне это решение без согласования с Вами. Моё почтение, нежность, доверие к Вам должны Вас в этом уверить, но я дал слово, и Вы не стали бы меня уважать, если бы я его не сдержал; напротив, поступок, который я совершаю, заставит Вас, надеюсь, хорошо думать обо мне или, по меньшей мере, о моей благонамеренности. Мне представился редкий случай от-дичиться и обучиться моему ремеслу: я — генерал в армии Соединенных Штатов Америки. Они прониклись доверием ко мне, видя мою искренность и приверженность к их делу Со своей стороны, я сделал для них всё, что мог, и их интересы всегда будут мне дороже моих собственных. Дорогой папа, в этот момент я в Лондоне, всё ещё ожидая известий от моих друзей; как только я их получу, я уеду отсюда и, не останавливаясь в Париже, сяду на зафрахтованный мною корабль, который мне же принадлежит. Мои спутники — барон де Кальб, отличный офицер, бригадир королевской армии и генерал-майор на службе Соединенных Штатов, и несколько превосходных офицеров, согласных разделить мои приключения…»

Жильбер представил себе, как «папа» читает это письмо. В камине горит огонь, больная нога лежит на скамеечке, на столике бокал с кларетом… Красивое лицо герцога искажается гримасой гнева, он комкает письмо в руке, вскакивает, вскрикивает от боли… Сердце Лафайета сжалось от тоски; его и самого порой накрывало волной печали от грядущей разлуки с привычным миром, земля уходила из-под ног… Нет-нет, не поддаваться, не терять присутствия духа!

«Я страшно рад, что получил столь славную возможность что-то сделать и набраться ума. Я прекрасно знаю, что иду на огромные жертвы и что мне будет тяжелее, чем кому бы то ни было, покинуть семью, друзей, Вас, дорогой папа, потому что я люблю всех вас так нежно, как никто никогда не любил. Но это путешествие долго не продлится, другие уезжают каждый день и на больший срок единственно ради удовольствия, к тому же я надеюсь вернуться более достойным тех, кто будет сожалеть о моем отсутствии. Прощайте, дорогой папа, надеюсь вскоре вас увидеть, сохраните Вашу нежность ко мне, мне очень хочется её заслужить и я уже заслужил её своими чувствами к Вам.

Ваш нежный сын Лафайет».

Он выехал ещё затемно, когда фонари проступали блёклыми пятнами сквозь густой лондонский туман. Двадцать лье до Дувра проделали часа за четыре: дороги были превосходные, лошади резвые, меняли их только раз. В порту Лафайет быстро отыскал свой пакетбот, которым командовал хмурый рыжебородый англичанин; десяток шустрых матросов знали своё дело; теперь всё зависело только от погоды. Небо, однако, нахмурилось; ветер гнал на восток рваные тучи и поднимал волну; известковые откосы высокого берега казались грязно-серыми, а донжон Дуврского замка тонул во влажной хмари. Продрогнув на палубе, Лафайет спустился в свою каюту, и вскоре слуге пришлось привязать его к койке: корабль так качало, что даже матросы не всегда могли удержаться на ногах.

По морю предстояло проделать всего восемь лье, но переезд растянулся на многие часы, и когда измученный пассажир наконец сошёл на твёрдую землю в Кале, уже спустился вечер. Ехать дальше не было сил; Лафайет заночевал на постоялом дворе, подкрепившись чашкой бульона.

До заставы Шайо он добрался через двое суток, но в Париж не поехал, остановившись у барона де Кальба. Тот представил маркизу свою семью: жену и троих детей. Старшему сыну было двенадцать лет, младшему восемь, дочери около десяти. Жильбер обнял и поцеловал их всех. Мысли тотчас унеслись к Адриенне и Генриетте: дочка такая милая и забавная, быстро бегает на своих пухлых ножках от няни… Сердце рвалось к ним — обнять на прощание, взглянуть ещё раз… Но Жильбер боялся, что слёзы Адриенны заставят его отложить отъезд, а за это время возникнут нежданные препятствия… Нет, он будет твёрд. Адриенна поймёт его и простит, он в этом уверен.

Герцог д’Айен находился в Версале — снова удача. Сделав приписку о том, что ненадолго приехал в Париж, чтобы попрощаться, но не застал его, Лафайет отправил своё послание почтой. Кармайкл привёз ему рекомендательное письмо к своему земляку из Мэриленда Тенчу Тилману — адъютанту генерала Вашингтона; Лафайет рассказал о своей поездке в Лондон. Едва закрылась дверь за Кармайклом, как прибыл виконт де Моруа, чтобы вместе ехать в Бордо. Волнение прогоняло сон и аппетит; тайна уже не возбуждала, а тяготила. Не выдержав, в самый день, назначенный для отъезда, Лафайет до рассвета сбежал в Париж.

В семь утра он вихрем ворвался в спальню Сегюра, плотно притворил за собой дверь, сел возле постели своего друга и быстро заговорил:

— Я уезжаю в Америку; об этом никто не знает, но я слишком люблю тебя, чтобы уехать, не поверив тебе своей тайны.