Любовь литовской княжны

Окружающий же здание двор был размерами почти в полтора московских Кремля.

Гости с далекого севера замерли за воротами в немом восхищении.

– Это есть Студийский монастырь, раб божий Василий, каковой и предлагает тебе свое гостеприимство, – осенил себя широким знамением митрополит. – Ступайте за мной, дети мои, нам уже давным-давно пора подкрепиться.

Они вошли в громадное здание – и здесь путников ждало еще одно невероятное потрясение. Гигантский дворец оказался библиотекой!

В приделах по сторонам плотно друг к другу стояли нескончаемые шкафы с книжными полками, а в центральной, самой светлой части базилики, за многими десятками столов сотни монахов самого разного возраста кропотливо трудились над переписыванием ветхих манускриптов. Возле каждого тома работало трое-четверо мастеров. Кто-то размешивал краски, кто-то размечал страницы, кто-то выводил буквы красивым ровным почерком, кто-то рисовал между абзацами разноцветные иллюстрации.

– Я ведь сказывал тебе, чадо, сколь важно правильное служение христианским законам и завещанным нам самим Иисусом обрядам? – вкрадчиво шепнул княжичу митрополит. – Как важно сие действо для Божьего благословения и очищения души? Так вот… Именно здесь, в сем храме мудрости, и творится сие таинство. Здесь переписываются древние псалтыри на свежий пергамент, здесь сшиваются молитвенники и толкователи и рассылаются во все пределы обитаемого мира. И разумеется, вместе с тобой я отошлю в Москву, для дворцового Архангельского собора, самую лучшую из свежих копий.

Василий Дмитриевич, медленно ступая, изумленно смотрел по сторонам. Пожалуй, впервые в своей жизни он усомнился в том, что центрами человеческой мудрости являются Сарай и Самарканд, Багдад и Мерва! То, что происходило здесь, вокруг него, завораживало и немного пугало сосредоточением труда и знания…

– Все мирское преходяще, чадо мое, – негромко поведал, продолжая путь между столами, митрополит. – Истинный храм Христовый находится не здесь, – развел он руками, – а здесь, – святитель прижал ладони к груди. – Здесь, в наших душах. И о них мы беспокоимся во самую первую голову!

В конце зала Киприан повернул налево, вышел на улицу из просторной поперечной горницы, завершающей библиотеку, пересек дворик, и путники оказались в обычном доме, показавшемся непривычно тесным после недавних огромных строений. Однако же и здесь лестница позволяла легко разойтись двум-трем идущим навстречу друг другу людям, коридоры имели высоту в полторы сажени, а трапезная с тремя столами могла вместить не меньше полусотни гостей.

Впрочем, путники оказались здесь одни.

– Великий храм Царьграда – это не токмо собор Святой Софии, чадо мое, – усевшись за стол, продолжил прерванный разговор митрополит. – Это многие церковные службы, это библиотеки, это монастыри, такие вот, как сия обитель, и это кропотливый труд над богослужебными книгами. Как ты мог убедиться сам, Василий Дмитриевич, сии учреждения отнюдь не простаивают. Между тем пергамент ныне крайне дорог, создание книг есть работа кропотливая, мастера же все и каждый нуждаются не токмо в большом столе для переписки, но и в постели, одежде и еде. Посему каждый из созданных нами псалтырей воистину золотым становится! Не токмо по содержанию своему, но и по трудам, в книги вложенным… Да-а… Надеюсь, теперь ты понимаешь, куда исчезают присылаемые твоим отцом деньги и отчего их трудно разглядеть во внешней храмовой мишуре?

Послушник во влажном подряснике принес сразу пять глубоких деревянных мисок, ловко удерживая их на согнутых локтях, быстро расставил: сперва перед святителем и его гостем, затем перед холопами и лишь в последнюю очередь, после некого размышления – перед женщиной, длинные черные волосы которой укрывал один лишь только сыромятный ремешок со шрингаром во лбу.

– И тем не менее, святитель, собор Святой Софии нуждается в куда более тщательном уходе, – не согласился паренек. – Он выглядит совершенно удручающе!

– Ты рожден в знатном роду, Василий Дмитриевич… – Святитель зачерпнул полную ложку коричневой бобовой каши, отправил в рот, прожевал. – Ты будущий властитель, Василий Дмитриевич, и тебе я могу сказать правду. Нам приходится выбирать…

Он зачерпнул еще ложку, прожевал, тяжело вздохнул:

– Османы десять лет назад захватили Галиополь и Фракию, за минувшие три года поработили Болгарию, а ныне повернули на Сербию.

– В Болгарии война? – встревожился Василий, намеревавшийся проехать через это царствие на пути домой.

– Теперь там мир, – горько усмехнулся святитель. – Только без Болгарии. И теперь мы в нашей святой христианской державе вовсе окружены басурманами, и никто не желает подать нам руку помощи. Ни отступники схизматики-паписты, ни наши русские братья, ни единоверцы литовские.

– Мы слишком далеко, отче, чтобы освободить вас от османской напасти, – почти искренне ответил Василий. – Между нами татары, Дикое поле и больше трех месяцев конного пути.