Любовь моя

– Наверное, явление Донцовой – это требование времени. Я думаю, она не причисляет свои книги ни к каким категориям. Для нее главное по душам поговорить с читателями, отвлечь их от трудных будней.

– Не очень лестная характеристика. Убийственно-оскорбительные слова, – ожидаемо отреагировала Инна на попытку Жанны защитить писательницу.

Лена нехотя отозвалась:

– Этот жанр – ироничный детектив – имеет право на существование. Произведения, относящиеся к легкому жанру, тоже бывают очень даже милые.

– Ты ее хвалишь? – Аня пришла в замешательство. Она нервно затеребила свой дерзкий хохолок на макушке и попыталась сообразить, как ответить Лене.

Зато Инна недолго думала:

– Опускаться до читателя, который не дорос до понимания прекрасного? Надо же доращивать, дотягивать. Какое убожество эти ее…

– Смотря, по каким меркам, – осторожно заметила Жанна.

– Да по любым! Уж сколько лет пишет в одной стилистике.

Жанна не уступила Инне:

– Ну, если ее читать после Сократа… то может показаться… Тебе бы только чрезмерное умствование. Прими мое восхищение тобой и не впадай в неистовство. Что тебя в Донцовой не устраивает? Ты ее досконально изучила?

– Одну книжицу на сон грядущий прочла и больше не поддамся на уговоры, – напустив на себя покровительственный вид, ответила Инна.

– Заявление отнюдь не бесспорное.

– Чтиво. Муть, жесть, мыло, бред сивой кобылы! Компот для обывателей.

– Остынь. Смотри на вещи шире. Беллетристика тоже нужна людям. Она бывает очень качественная. Честертон утверждал, что «тривиальная литература вовсе не является уделом плебеев, она удел всякого нормального человека», – сказала Жанна.

– Книги Донцовой – уступка невзыскательному вкусу читателя, – не унялась Аня. – Держу пари, лет через пятьдесят о ней успешно позабудут. И будут лежать на складах тонны ее книг, как… поверженная эпоха.

– Переживем и эту «трагедию», – рассмеялась Инна.

– Возвращусь к тому, о чем я уже говорила. Донцова – не пустое место. Представь себе: усталая женщина пришла с работы, домашними делами занялась, детьми. И что ей на сон грядущий читать философские размышления? Легкое чтиво, как и легкая музыка, имеют право на жизнь. Они нужны народу так же, как, допустим, забористые, сногсшибательные, с перчиком частушки, шутки и анекдоты, – заявила Жанна.

– Если еще любовные перипетии в придачу, чуть-чуть интриги, немного порока… Они тоже к месту и на руку? – подпустила насмешки Аня.

– Что ты до всех докапываешься, ко всем цепляешься? Ну что ты на Донцову как фавн набросилась? На тебя не угодишь. Ты читала «Трех мушкетеров» и возмущалась: «Как же так! Королева обманывает мужа и по сути дела предает родину, а они ей помогают? Герои должны быть безгрешными, но не сообщниками преступлений! Почему в книге не обсуждается этическая сторона их подвигов?» А у этой книги другая цель – прославлять дружбу, геройство и развлекать. И Печорин тебе не нравился своей непорядочностью. Мол, осуждал себя, но все равно поступал гадко, – упрекнула Аню в излишней «инквизиторской» строгости Жанна.

– Да, порядочность с самого детства была для меня самой главной чертой положительного героя. Но Печорину я частично симпатизировала. В нем было немного от самого Лермонтова.

– Ты девятым или десятым чутьем угадываешь своих героев? – с легкой иронией в голосе спросила Инна.

– Одиннадцатым, – нервно отрезала Аня. – Я и Робин Гуда, и Дубровского в школе недолюбливала. Они насилие пропагандировали, раздавали богатство, которое не зарабатывали. Они не своим делились, что было бы намного честней, а отнимали чужое, пусть даже у эксплуататоров. А это невелик труд. И усадьбы жгли по недомыслию и темноте своей, и их глупые случайности выстраивались в жестокие закономерности.

– Идеальных стерильных героев, как и идеальных условий жизни не бывает. Как-то ты всё приземляешь, упрощаешь, даже низводишь до примитивного вида, – неодобрительно пожала плечами Жанна.

– Вроде бы романтичные герои, защитники простого народа, но ведь и убивали, и награбленное не между всеми эксплуатируемыми людьми и не поровну делили. Оно в основном оседало в карманах и «закромах» их банд. Какая-то в этом была двойственность, частичная справедливость, как две стороны одной медали. С одной стороны вроде бы правы, а с другой… – продолжила бурчать Аня.

«Ни полутонов, ни полумер не признает, и вдруг невероятное замечание: с одной стороны, с другой… Бескомпромиссная, но все же глубоко противоречивая», – подумала об Ане Лена.

– В их подвигах мне виделось что-то не совсем правильное. Они были чем-то похожи на воров. Те тоже отнимали у богатых людей, но «работали» только для своей шайки. Получается, воры тоже могут оправдаться: «Кто умеет зарабатывать деньги, пусть с нами делится, мы же бедные». То есть ленивые и посредственные, но наглые люди могут посчитать себя вправе наказывать умных и трудолюбивых? Моего соседа, начальника цеха станкозавода, обворовали еще до перестройки. А он был очень правильный, строгий руководитель и хороший человек.

Аня посмотрела на подруг вопросительным, непонимающим взглядом. Она ждала возражений.