Любовь моя

– Еще «ярче» выразиться не рискнешь? – подскочила Аня, будто ее кипятком облили. – Пустомеля. Всех замордовала. Устроила тут взятие Бастилии. Конфликты – твое перманентное состояние? Совсем того… Язык не поворачивается назвать тебя, той, кто ты есть на самом деле. Не пора ли завязывать с фокусами? Допекла уж. Чай не спятила? В твоем голосе звучат нотки безрассудства. Это поведение у тебя называется балансированием на грани китча? Ты давай заканчивай с этим!

Может, ты из тех, которые наносят удары, когда человек оказывается в трудном положении? В этом твоя «изюминка»? Сколько жертв на твоем «боевом» счету? Ты даже спишь с сжатыми кулаками? Ты из породы волков? Логика твоих поступков не предполагает покаяния. Хочешь вбить клин между нами? Ты превзошла себя. Охлади свой пыл. Брызжешь ядом? Вышла на тропу войны? Наслаждаешься замешательством в «стане врагов»? Придется нам брать бразды правления в свои руки. А у нас так: сказано-связано.

(Какой темперамент! Педагог, умеет вколачивать гвозди в мозги. Представляю, как она отчитывает своих учеников!).

– Говори да не заговаривайся, – попыталась остановить Аню Лена. Но та в запале продолжила:

– Инна, ты сейчас подлинная, приближенная к своей сути? Нарываешься на неприятности? (Аня не струхнула от собственной лихости и смелости?) Прекрасно демонстрируешь достойное сожаления отсутствие такта… или ума? Лишилась его остатков? Это наличие некой приобретенной аномалии, психическое повреждение? Такая версия могла бы легко прижиться… Больно, трудно находиться рядом с таким как ты человеком.

Сотри наглую улыбочку с лица. Ты из себя иногда достаешь такие вещи… Рехнуться можно. Несносная. Без продыха выстреливаешь гадкие слова с нарастающей «благожелательностью» пулемета. (А ты, Аня, не разошлась дальше некуда?) Тебе ничего не стоит обозвать, оскорбить только по причине плохого настроения. Это никого не красит. Сдержанность и взвешенность не для «великих»? Моча в голову ударила? (Ого, Аня использует отрицательный, «не педагогический» набор изречений! Все ее монологи не стоят и пяти Лениных слов.) Потрудись объясниться. Тебе же это на раз. Не намерена? Решила схлестнуться не на жизнь, а на смерть? (Идиотизм не знает границ?) Какое громкое событие! Еще не весь патронташ опорожнила? Прислать тебе «черную метку»? – выкрикнула она и резко дернула себя за хохолок, будто желая им, как тормозом, остановить себя. (Как долго Ане надо было молчать, чтобы решиться на такую многословную тираду?)

– Аня! – тихо, но с жестким предупредительным нажимом сказала Лена и подумала: «Маленькие конфликты, обмены колкостями и едкими репликами, – это такая ерунда. Зачем копья ломать?»

– Что ты там лепечешь? Про добродетель щебечешь? Наговорила, наворотила… Не следовало этого делать. Анюта, ты сама себя слышишь? Остановись, сделай передышку. Рта мне не даешь открыть. О тебе пекусь. А метку я уже давно получила и не одну, потому что допустила в жизни все ошибки, которые только можно придумать, – сквозь зубы молниеносно отбила атаку Инна и как-то разом будто осела, добавив при этом:

– Ты на себя не примеряла мои беды. Они кинжалом не вонзались в твою душу, а то упала бы на пол и билась, билась бы от боли в истерике…

Никто, кроме Лены не обратил внимания на особую резкость тона Инны, на то, как она переменилась в лице, никто не вник в суть ее последней фразы. Подруги в запале не уловили перепада в ее настроении.

– Охватил неистовый азарт спорщика? Отвела душу? Не потеряла вкус к провокациям? Главное, «ввязаться в бой, а там посмотрим»? – неодобрительно спросила Жанна.

– Сохранила аппетит к жизни. Комфорт расхолаживает. Я люблю выходить из его зоны. Это бодрит и заставляет чувствовать себя живой, – дерзко ответила Инна.

– Пойми меня правильно: я расцениваю твои слова о Лене, не только как вызов, но и как твое фиаско. Ты не заботишься о выражениях… Мысли «роскошные», но растерзанные и не по адресу. Апофеоз глупости. Состарилась, но не повзрослела. Тебе важно разнообразие до безобразия или безобразие для разнообразия? – как-то «деревянно» пробурчала Жанна и отвернулась к стене.

По причине полусонного состояния она не всё поняла из неадекватного «воззвания» Инны, но ей было нестерпимо неловко за вульгарный тон ее монолога. Не то чтобы она очень любила Лену, просто представила себя на ее месте. Да и Анины неконтролируемые, бестолковые эмоции с огромным стандартным набором «неправильных», воспитательных фраз барабанным боем отдавалась в ее затылке. Оттого и поскучнела она сердцем и лицом, и принялась с насупленным видом рассматривать стену с отошедшими в местах стыков линялыми обоями.