Любовь на троих

С.С. тоже не спал в эту ночь, что-то мучило его, он набрал Катю, она что-то нервно ему говорила, вокруг был как-то шум, орала музыка, слышались пьяные голоса и крики людей, которые были на пороге к звериному облику.

Ему стало страшно неприятно, что его женщина, на пороге прекрасного путешествия, отрывается в злачном месте глубокой ночью в пьяном виде, а возможное продолжение этого вызвало в его голове небольшой ядерный взрыв.

Он знал за собой грех немотивированной ревности, его воображение всегда рисовало картины с ужасными подробностями, где люди, к которым он был неравнодушен в этот момент, совершают невыносимое.

Он прилег, сна не было ни в одном глазу, самолюбие не позволяло перезвонить и спросить прямо, что происходит.

Он стал писать сценарии оргий, которым предается его пассия в данный момент, нет такого режиссера, который бы утолил его фантазии, такие минуты он ненавидел больше всего, но в какой-то момент он понял, что если он не остановится, его попытка попробовать в последний раз просто рухнет, — он сам себя накрутит.

Он пошел в кухню, взял из холодильника антидепрессант и стал водкой вытеснять свои отрицательные эмоции. Боль постепенно притуплялась, и мозг двинул в бой последние аргументы.

Никто не знает, как заканчиваются отношения, все помнят, как все начиналось: взгляд, прикосновение, столбняк первого удара сердца, когда ты видишь ту, что переворачивает твою жизнь.

Но, когда все еще хорошо, когда в каждой встрече еще звенит натянутой струной каждый нерв, вдруг ниоткуда в кадре оказывается сбитый каблук, заусеница на любимой руке, просто неловкое движение при объятии.

Локоть ее попадает в солнечное сплетение, и на миг не хватает воздуха, и меркнет свет в твоих глазах, а потом через минуту все проходит и снова воцаряется счастье, и радость встречи затмевает неуклюжее движение той, которую еще любишь.

И уже потом, когда похмелье свидания проходит, что-то начинает жужжать в ушах, царапать в горле, как перед простудой, и ты гонишь от себя раздражение, отводишь от себя чуть родившуюся злость за небрежное слово, ранящее резко, за смешок в не самое веселое время, за пустяк, который стал поводом для титанической ссоры из ничего.

Раньше ты бы даже не заметил этой соринки в ее глазах, утопил бы ее в реке поцелуев, а теперь не так.

Теперь ты жаждешь разобраться, разложить до атомов хрупкую конструкцию, кристаллическую основу отношений, а она не терпит такого насилия, она может рухнуть от такого исследования кувалдой обидных слов, взглядов полной злобы, за пустяк, за тяжелый чемодан бессмысленных вещей, за часовое ожидание в супермаркете, за чрезмерно короткую юбку, которая еще вчера очень нравилась.

Песчинка разрушения еще на пике горы, она невесома и не может поколебать гнездо, слепленное вашей любовью, но налетает дикий ветер, и наночастица ненависти становится первым булыжником, слетающим вниз с горы, которую вы вместе покорили, и вот уже другие камни рушатся вниз, сбивая все построенное за долгие годы.

Все сносит поток, гнездо, уважение, вместе прожитые радости, пережитые беды, все проносится с пылью, и через мгновение все лежит у основания горы, с мусором старых вещей, скелетов, выброшенных из старых ненужных шкафов, все обнажилось, вылезло изо всех антресолей, где их бережно сложили, чтобы не тревожить явь, прекрасную и томительно сладкую.

Уже никто не помнит дрожания рук при первом объятии, трепета первых прикосновений, сухости горячих, как пустыня, губ и долгих разговоров о пустяках по телефону целыми ночами.

Когда это было, уже невозможно вспомнить, кажется, что никогда не было ночей без снов, садовых скамеек, купаний в морях и океанах, закатов и прохладных простыней в скромных комнатах придорожных отелей, завтраков в постели, перетекающих плавно в обед, а потом, после дневного сна, неожиданно оказывающихся ужином, в котором было много вина, много любви и мало слов, слова все только портят, а потом наступала ночь.

Там потоки слов перетекали из ушей в уши, там были всякие охи-вздохи, признания в детских глупостях, рассказы о детских страхах, слезы, брызнувшие от жалости, смывали потаенные страдания, где каждый говорил то, в чем самому себе признаться был не в силах долгие годы.

Сколько таких светлых ночей растаяло с утренним солнцем, сколько отчаяния и печали, прожитых не вместе, унесли эти ночи полного погружения друг в друга.

Казалось тогда, что после таких очистительных бурь, когда ничего тайного и стыдного уже не осталось ни капли, когда две души сделали максимум шагов друг к другу, и одно тело проникло в другое, как два металла в опытах по диффузии, и их уже не возьмет никакая «болгарка», возникла трещинка, маленькая, невидимая даже под микроскопом, хорошо различающим легкие сомнения.

Ее происхождение похоже на раковую клетку, она возникает в здоровом теле из ничего, объективно человек еще здоров, ни один анализ не определит очаг поражения, но больная клетка уже тихо и подло захватывает здоровые.