Любовь на троих

В купе было миленько, не так, как в «Восточном экспрессе», не в стиле арт-деко, без позолоченных ручек и палисандрового дерева и иранских ковров — пластик, ковролин, энергосберегающие лампочки, недорого и функционально.

Две полки друг над другом, туалет и душ, куча всяких тапочек, шапочек, кремов для ног и даже щипчики выдергивать волосы из носа и расческа для бровей…

Катя с ней обо всем потрещала, узнала, что ужин рядом в соседнем вагоне, и стала читать меню, С.С. убивал разразивший его метаболизм. Он вышел из купе, опасаясь извержения, не хотелось вплетать свои неорганизованные звуки в симфонию Сибелиуса, звучащую из колонок нежно и сладостно.

Когда он вернулся, Катя была уже в тунике с принтом «Пис» на английском и «Да» на русском, это слегка озадачило С.С., она увидела его удивление и сказала: «А что, прикольно, правда?»

Было прикольно, и даже живот на секунду стих, и тут она его совсем добила:

— Ты подожди, пожалуйста, я покакаю, что-то живот крутит! — и открыла дверь в заветный уголок.

Он был смущен такой непосредственностью, а потом подумал, что это нормально, что молодые уже освободились от ханжеской морали, он вспомнил себя, как не мог пописать в юности при девочке, ходил красный, как рак, сжимая коленями свой крантик, сколько глупых условностей ушло, сколько они от них натерпелись.

Ему сразу стало легче, ожидание стало осмысленнее, финал близился. Он вышел из купе, позвонил домой, всех проверил, он так делал всегда, не мог жить для себя, пока не проверит, как дома, это было его железным правилом.

Но опять грянула газовая атака, и он влетел в купе пулей, Катя уже мазалась кремом, и он без объяснений влетел орлом и сел, полный счастья, и оно наступило, предполагаемый оргазм показался ему жалкой пародией, это был катарсис, настоящий катарсис, как в античной трагедии.

— С облегчением, — сказала Катя на голубом глазу, С.С. даже покоробила ее святая простота, он хотел сделать ей замечание, а потом передумал, не его дело воспитывать, его дело любить, вот такую, тупоголовую, но невыразимо прекрасную.

Сколько раз он общался с тонкими всепонимающими женщинами, тактичными, с двумя верхними образованиями, глядя на которых казалось, что они по-большому не ходят.

Они всегда знали, как лечь, чтобы складка на талии не попадала в угол зрения любовника, которые сами зажигали тебе сигарету, не стучали дверью в ванну и тихо уходили в холод и в зной из его среды обитания, не обижались потом, и не звонили, и не выясняли отношений, не писали писем о нежелательной беременности, не просили денег, не беспокоили семью, замечательные, милые фарфоровые чашечки с сеточкой, чуть треснувшие от частого употребления.

Но! С ними никогда не было неистовой звериной страсти — когда вещи от дверей до кровати лежали кровавым следом, с хрипом и воем, с разодранной сбруей, растерзанной от нетерпения, такое у него было только с девушками глупыми и низкого происхождения, не обученными в манерных школах бабушками из хороших домов и гувернершами из питерских осколков бывшего Петербурга, только с ними, буфетчицами, горничными, поломойками и официантками, он получал природное и дикое, когда его естество взмывало и делало его приматом, в хорошем смысле этого слова.

Он курил, и такие мысли бродили в нем, под мягкий шелест экспресса, везущего его на последние полевые испытания.

В ресторане все было чудесно, тут создатели поезда решили не мелочиться, все выглядело богато, настоящие столы, кресла и скатерти с монограммами, посуда и приборы, все как в приличном кабаке, где-нибудь в гостинице на четыре звезды.

Два официанта бросились на них, больше никого не было, и всю свою энергию и заботу они желали отдать этой паре.

Катя пила вино, крутила в руках свои волосы, была оживленной, ей нравилось движение, вчера Мадрид, завтра Лиссабон, она читала раньше про такое, ей нравилось чувствовать себя дамой, за которой ухаживают, предвосхищают твои желания.

Она хотела сказать тост с благодарностью ему, потом сбилась, перегнулась через стол и поцеловала его в лоб неловко, но с чувством, слов у нее не нашлось, и она выразилась в этом жесте. В нем было все, о ней никто никогда не заботился, во всех ее отношениях она всегда была мотором, она тащила своих уродов сама, пытаясь с ними соорудить подобие праздника, но они просто потребляли ее для утоления своей жажды, во всем, в сексе, в еде, они относились к ней как к источнику мелких подачек, мучили ее своим несовершенством, обвиняли ее, считая причиной своих неудач.

С С.С. все было по-иному, он желал ее, он хотел ее радовать, он смотрел на нее с восхищением и давал покой и уверенность, что жизнь может быть иной, и в ней есть другой смысл.

С.С. не пил, ему не хотелось, он смотрел на нее, видел ее кошачью грацию, не придуманную и натренированную в школе гейш, в ней была природная и естественная игра плоти, когда женщина чувствует, что она нравится, что ей ничем не надо платить за свое место рядом с мужчиной.