Любовь по обмену

Удивленно вскидывает брови, глядя на американца, окруженного толпой ребят, пробующих себя в английском.

– А это у нас Джастин, иностранный студент.

– Круто, – говорит он, и они с Максом идут знакомиться с новеньким.

Неторопливо плетусь к своему месту, наблюдая за ними. Мой подопечный выглядит довольным, улыбается, ему, похоже, нравится, что все присутствующие здесь его понимают. Подхожу ближе, останавливаюсь и нерешительно топчусь на месте, слушая, как Дима обещает американцу провести завтра экскурсию по городу.

– Всем добрый день! – раздается мужской голос.

В кабинет вошел Станислав Вячеславович – наш преподаватель грамматики перевода.

Все тут же дружно подрываются и начинают занимать свои места. С облегчением замечаю, что рядом с Джастином стул пустует. Сажусь и чувствую, как он смотрит на меня, чего-то ожидая.

Достаю из сумки тетрадки, ручки, кладу на стол. Шум постепенно стихает. Поднимаю глаза и вижу, что Вика сидит вполоборота и смотрит на нас, но, заметив мой взгляд, неохотно отворачивается.

– Ну, что? Как ты? – спрашиваю шепотом у Джастина. Он смотрит пристально, будто в душу заглядывает. Между нами всего несколько десятков сантиметров, поэтому я непроизвольно съеживаюсь. Сердце начинает грохотать от волнения.

– Русские… доброжелательны, – выдает он, наклонившись к моему уху.

Я перестаю дышать, а он как ни в чем не бывало сканирует взглядом аудиторию.

Все сидящие вокруг пялятся на него, как стадо баранов, и даже Маша с Димой, сидящие теперь перед нами, устроились вполоборота, чтобы было удобней смотреть на Джастина.

– О, я смотрю, у нас новенький, – замечает Станислав Вячеславович, складывая руки в замок.

– Да, – произношу еле слышно, – это Дж… Джастин. Прошу любить… – «Любить. Любить. Любить», – стучит в висках. Прочищаю горло: – И жаловать…

Джастин

Старался быть сильным и не паниковать. Днем, на занятиях, и после, когда мы с Зоей получали мои новые учебники и тащили их домой, и за ужином, когда меня по третьему разу спрашивали, нравится ли мне здесь.

Нравится? Да. Да так нравится, что с утра хочется петь, а к вечеру застрелиться.

Меня пугает буквально все, но я, конечно, никогда открыто в этом не признаюсь. Пугают их дома, улицы, люди, обычаи. С ума сводит их язык, который кажется просто изощренной пыткой – в нем все сложное, начиная от букв и заканчивая произношением слов. Любых. Потому что все они, кажется, созданы именно для того, чтобы вывернуть или завязать узлом мой язык.

Лежу в темноте на своей кровати – большой, здоровый парень, которому хочется выть от безысходности и усталости. Меня будто тихоокеанская волна пришибла со всей дури. Хочется встать, послать их всех подальше, собрать вещи и свалить, но что-то держит, не отпускает. Какой-то невидимый якорь, тяжелый и крепкий.

Зоя вечером предлагала помощь в изучении алфавита. Отказался. Захлопнул дверь прямо у нее перед носом. В моем поступке мало приятного, но я злился, мне так хотелось побыть одному. Знал ведь, что будет трудно, что не раз захочется опустить руки, все бросить… и все равно ввязался в эту авантюру!

А она… Она, кажется, переживала даже больше меня. На занятиях пыталась переводить мне шепотом, писала на бумажке слова-подсказки, ободряла. Хотя преподаватели у них – понимающие, старались объяснять все так, чтобы и мне было понятно, много говорили на английском.

Вот черт…

Ударяю кулаком в подушку и встаю. Иду на кухню, завариваю кофе. Она так старалась. На каждом шагу пыталась меня уберечь от ситуаций, где бы я ничего не понял. Все показывала, рассказывала, объясняла, а я вместо того, чтобы принять ее помощь в выполнении самостоятельного задания, просто захлопнул дверь.

Идиот.

Нужно все исправить.

В доме тихо, все уже легли спать. Беру кофе, поднимаюсь с ним наверх. Закрываю дверь в комнате на замок. Открываю окно, выкидываю на крышу плед, лежащий на кровати, беру кружку с дымящимся напитком и вылезаю вместе с ней наружу. Осторожно прикрываю за собой створку.

На улице ветрено. Луна светит высоко над домом. Крадусь на цыпочках к окну Зои, свет не горит. Голые пятки прилипают к поверхности крыши – вечером моросил дождь. Холодно.

Наклоняюсь, встаю на колени и долго всматриваюсь в черный прямоугольник, пытаясь выхватить из темноты ее очертания, свет мобильника или хоть что-то, но похоже, Зоя спит.

Вот черт. Черт. И уже вслух и по-русски: «Черт!»

А на их языке мне даже больше нравится ругаться. Русский словно для этого и создан: получается хлестко, ярко и звучно.

С досады шумно выдыхаю, как вдруг в окне появляется ее силуэт. Узкие плечики с рассыпанными по ним светлыми волосами, распахнутые от удивления глаза, тонкая талия, которую так аккуратно подчеркивает маечка на бретельках. И губы. Бледные и припухшие, будто она спала или ревела, но такие притягательные…

– Что? – спрашивает Зоя одними глазами.

От моего дыхания по стеклу расползается белая дымка.

– Выходи, – прошу, состроив свое самое виноватое лицо.

Поднимаю вверх кружку с кофе.