Любовь по обмену

– Наверное.

– Меня беспокоит другой вопрос. – Она потягивается, выгибая спину совсем как кошка, и зевает. – Во что мы тебя оденем? Нужно что-то похуже, и явно не эти твои белые сникерсы. Точно испачкаются.

– Да, я уже думал, что мне нужна новая одежда, у вас тут становится холодно.

– Да погоди ты с новой. – Зоя встает. – Можно взять что-то у Стёпы, у него полно… – подбирает слово, – барахла. Пошли!

Она идет к моему окну. Я заворачиваюсь в плед и думаю только об одном: «Эта девушка хочет зайти ночью в мою комнату. Как не наброситься на нее? Связать, что ли, себе руки за спиной?»

Через полминуты мы стоим посреди комнаты. Горит свет, и Зое уже не так комфортно. Быстро осознав, что предстает передо мной полураздетой, в пикантной пижамке, она выхватывает из моих рук плед и накидывает сверху.

– Так, посмотрим, – говорит шепотом, открывая шкаф. Слева висят мои вещи, справа – ее брата. Зоя быстро перебирает одежду и выносит приговор: – Не то. – Садится на корточки и выдвигает ящик. – Вот здесь была куртка. Держи, – подает мне. – Сейчас поищем еще.

Бросаю куртку на кровать.

– В другом шкафу я видел обувь, может, там что найдется? – Иду к противоположной стене, открываю створки шкафа и вытаскиваю несколько коробок.

– Черт, – доносится вдруг со спины.

Но я уже снял крышку с нижней коробки и в недоумении уставился на ее содержимое.

-6-

Зоя

Вцепляюсь пальцами в плед, который прикрывает мои плечи.

«Стёпа, Стёпа…»

Я тоже та еще балда. Нужно было проникнуть в комнату, пока никого не было, перепрятать вещи, как просил брат, а еще лучше – сжечь их. Эти волнения из-за Славы, который не берет трубку, из-за учебы и, что уж тут скрывать, из-за парня, который поселился у нас, заставили забыть о его просьбе.

Джастин садится на пол, складывает ноги по-турецки и продолжает рассматривать содержимое коробки одними глазами, не прикасаясь и ничего не говоря. Опускаюсь рядом на колени, и улыбка испаряется с моего лица, как огонек свечи, задутый ветром.

Не то чтобы было стыдно. Понятное дело, у каждого имеются свои скелеты в шкафу, но меня начинают накрывать с головой неприятные воспоминания прошлых лет. Съеживаюсь и с трудом выдыхаю. Мой брат – такой, какой он есть. Его ничто не оправдывает. Так что Джастин может реагировать на увиденное так, как сочтет нужным. Но я не хочу, чтобы родители наткнулись однажды на эти штуки и скандал разгорелся с новой силой.

– Это… принадлежит твоему брату? – хмурится американец.

– Да, – признаюсь.

И мне хочется закрыть коробку крышкой, чтобы больше не видеть ее содержимого.

– Полагаю, он не играет в бейсбол… – надломленно говорит он, косясь на шкаф.

Слежу за его взглядом и с огорчением замечаю в глубине, за коробками, длинную деревянную рукоять. Это Стёпкина бита… Та самая…

У паники неприятный, металлический привкус. Мне становится плохо, в висках пульсирует, дыхание перехватывает.

– А это… – Джастин снова смотрит внутрь коробки.

Слышу, как он сглатывает. Мужчин обычно не пугают такие вещи, и держится он ровно, но кричащие в глазах непонимание и смятение заставляют меня чувствовать себя виноватой, хотя я тут совершенно ни при чем.

– Это… в прошлом, – говорю и сама себе не верю. Мне страшно, что этот ужас может повториться, вернуться в нашу жизнь, как непрошеный гость. От этих мыслей по спине пробегает холодок. – И мама с папой не должны этого видеть. Не знаю, зачем Стёпа это все хранит… – бормочу себе под нос.

– Можно? – парень протягивает руку к коробке.

Его глаза излучают спокойствие, и мне даже удается медленно и осторожно выдохнуть. Киваю.

Джастин перебирает вещи, которые лежат внутри. Не торопясь, внимательно разглядывает и негромко хмыкает.

Одежда с символикой футбольного клуба, с тщательно замытыми бурыми пятнами, шарф болельщика, армейские ботинки на толстой подошве, массивный кастет и балаклава с изображенным на ней оскалом черепа.

– Ультрас… – тихо говорит парень. – Да?

И это слово режет меня, как острое стекло. Кажется, что, произнесенное почти шепотом, оно вдруг разрывает тишину дома, словно взрыв. Судорожно прислушиваюсь, и мне уже мерещится топот ног по коридору, а перед глазами встает взбешенный отец, который, задыхаясь от бессилия, снова и снова орет на брата. И мама рядом – плачет, и ее слезам, таким горьким и безнадежным, нет ни конца ни края.

Невольно оглядываюсь на дверь. Там никого, она плотно закрыта. Но кровь все равно отливает от моего лица. Мне страшно, неприятно и мерзко.

– В первый раз мы услышали об этом два года назад… – гляжу, как Джастин примеряет кастет, и замираю, – я услышала, – понижаю голос до еле слышного шепота. – Стёпа пришел домой поздно, весь в синяках, лицо было разбито. Я зашла, чтобы что-то спросить у него, и увидела, как он в спешке раздевается и прячет испачканную одежду в шкаф. Думала, случилось что-то серьезное, но он был так весел… энергичен…

Парень сжимает руку в кулак, а ладонью другой руки гладит неровную поверхность кастета, ударяет легонько, потом сильнее. Останавливается, смотрит на меня виновато, снимает железяку и бросает обратно в коробку.

– Прости.