Любовь по обмену

– И это стало повторяться все чаще. – Кутаюсь в плед, меня знобит. – Родители начали что-то подозревать, но брат каждый раз отвечал, что просто подрался. Правду знала только я. Он говорил мне, что в их группировке нет хулиганов, все участники взрослые, образованные люди. Студентов хватало, но были среди них и юристы, и инженеры, и даже предприниматели. Уверял, что они не бьют витрин, никого не провоцируют, просто поддерживают свою команду, посещают все матчи, устраивают перформансы на трибунах. И даже о драках с другими группировками они якобы договариваются заранее, придерживаясь правила – никакого оружия, только кулаки.

– Я уже видел эту символику. – Джастин крутит в руках шарф. – На стадионе. На форме тех парней, с которыми играл в футбол.

– Да. Это наша команда, – киваю и указываю на вещи, – а такая вот у них «группа поддержки». – Едва шарф возвращается на место, беру крышку и закрываю злосчастную коробку. – Старый порт Марселя. Чемпионат Европы по футболу. Массовые беспорядки и драка российских болельщиков с английскими.

– Две тысячи шестнадцатый. Помню.

– Да, – смотрю на Джастина пристально, – Стёпа тоже там был. Чудом не попал в лапы полицейских, а когда вернулся, радостно рассказывал, что жители Европы благодарили их за усмирение британских ультрас, которые каждый год громят магазины, и никто не может найти на них управу. Они вроде как смогли. Герои. Думаю, именно тогда он и вошел во вкус.

Оглядываюсь, пытаясь придумать, куда деть коробку, чтобы завтра вынести из дома и уничтожить.

– Полгода назад, – говорю монотонно, будто выпуск новостей пересказываю, – он пришел домой весь в крови. Бледный, оглушенный. Помню, папа рвал на себе волосы и все отчитывал его, отчитывал. Мама чуть с ума не сошла. Стёпа закрылся в ванной и долго не открывал, а я слышала, как он там тихонько всхлипывает. Как трет мылом одежду снова и снова, шоркает, а потом разбивает стаканчик для щеток о кафельный пол и тихо стонет, собирая осколки. Я ждала почти до утра, чтобы поговорить с ним и узнать, что произошло. В ту ночь… убили его лучшего друга. Никто до сих пор не знает, кто это сделал и как именно.

Закрываю дверцы шкафа, наваливаюсь на них спиной и продолжаю:

– Парень получил удар по голове и умер. Когда поднялась паника, лидер их группировки не позволил Стёпе остаться рядом с телом. Они просто выволокли моего брата оттуда за шкирку, как щенка. Сбежали. Не хотели нести ответственности. А потом началось расследование. К нам приходили, допрашивали брата, родителей, меня. Снова и снова. Папа каждый раз повторял, что Стёпа был в этот день дома. Брат ненавидел себя за эту ложь. Он готов был искать виновных, но никто из его «братьев» не хотел поднимать шума. Ему пригрозили, чтобы держал язык за зубами, а после похорон он и вовсе замкнулся. Винил во всем себя. Отец, боясь, что сын возьмется за старое, велел вплотную заняться учебой, записал в программу по обмену…

– И его тоже отправили подальше от дома. – Джастин сжимает челюсти, на его шее, дергаясь, пульсирует вена. Два парня из разных стран. Он и Стёпа. Оба отправлены в ссылку вместо того, чтобы получить отеческое тепло, совет и психологическую помощь. – Так они его спасти хотели? Или наказать?

Он качает головой и шумно выдыхает.

– Стёпа выглядел довольным, – задумываюсь я, глядя на него, – кажется… – Собираюсь с мыслями, затем делаю предположение: – Возможно, он понял, что это может стать шансом отвлечься, решить, что на самом деле важно. Шансом… все забыть и попробовать начать сначала.

После того как я поделилась с кем-то этим грузом, мне стало намного легче. Я рада, что Джастин меня выслушал. Я благодарна ему за то, как спокойно он реагирует, за то, что он согревает своим вниманием мой вечер, прячет свои колючки и выглядит таким настоящим, таким искренним сейчас, в тишине этой комнаты.

Мы замолкаем, и вдруг слышим легкие шаги за дверью.

– Мама! – догадываюсь я.

Становится тихо.

– Джастин, – раздается снаружи, и она вежливо стучит несколько раз. – Мама… э-э… Тут твоя мама звонит… Телефон!

Трудно объясниться, когда вы говорите на разных языках, а под рукой нет даже словаря. Еще труднее сделать это через закрытую дверь.

Быстро перевожу парню ее слова, и Джастин подскакивает:

– Еще бы! У меня ведь телефон сутки выключен! – помогает мне подняться, забирает плед и подсказывает: – Окно.

Я не могу вылезти в окно, пока он на меня пялится. Только не это. Блин! Мои шортики такие короткие, что их и шортиками-то назвать стыдно. Но выхода нет – едва створка открывается, молча запрыгиваю на стол, перелезаю на подоконник и осторожно выпрыгиваю на крышу.

– Белые, – бормочет себе под нос американец.

– Что? – спрашиваю, обернувшись.

Стук в дверь повторяется.

– Ничего, – отмахивается он. – Спокойной ночи, Зоя.