Любовь по-санкюлотски

Вернувшись домой, Маке, естественно, узнал от услужливых соседей обо всем, что произошло в его отсутствие. Придя в ярость, он вышвырнул Марата за дверь.

Тогда журналист направился в Лондон. Но, решив, что его преследуют, он внезапно покинул дилижанс в Амьене, скрылся в лесу, а затем вернулся в Париж…

В столице он подвергался сразу двум опасностям: с одной стороны, его разыскивала полиция Лафайета, а с другой – гравер Маке, поклявшийся разделаться с ним⁷⁷.

И тогда Марат снова пришел к Симоне Эврар…

Это убежище – вопреки сообщению друга – не было известно ищейкам Национального собрания.

Марат скрывался там еще несколько месяцев в окружении ласки и забот своей любовницы.

Глава 9 Госпожа Дюбарри организует заговор против Революции

Хотя у нее была возможность уехать в эмиграцию и спокойно дожить до старости, бывшая фаворитка пожертвовала собой за дело монархии.

Жак Прево

11 января 1791 года издатели газет передавали друг другу новость, которая заставила завистливо вздыхать многих женщин.

Накануне ночью воры, пробравшись в замок Лувесьен близ Марли, похитили шкатулку с драгоценностями, одно только перечисление которых напоминало сказку.

Из дома в дом добрые люди передавали друг другу эту новость:

– Вероятно, – говорили обыватели, – среди украденных вещей были и роза, сделанная из пятидесяти восьми бриллиантов… колье из двухсот мелких жемчужин с бриллиантом размером с куриное яйцо…

Комментарии были весьма и весьма тенденциозными:

– Воры правильно сделали! – говорили мужчины. – Обладать такими сокровищами в наше время равносильно преступлению против родины.

Женщины в своих высказываниях были еще более категоричны:

– Это – оскорбление народа! Только шлюха может иметь такие украшения!

Люди распалялись, и каждый в конечном счете требовал отправить на гильотину… не грабителей, а жертву этого необычайного ограбления.

А жертвой была госпожа Дюбарри…

О бывшей фаворитке Людовика XV почти не вспоминали начиная с 10 мая 1774 года. Именно в этот день, спустя всего десять часов после смерти «Желанного» короля, она по приказу Людовика XVI была отправлена в ссылку. Преодолев, не прекращая рыдать, двадцать лье, она скрылась в аббатстве Понт-о-Дам, где набожные монашки в первые дни ее пребывания не смели взглянуть ей в лицо, предпочитая разглядывать ее с помощью зеркала…

Убедившись в том, что в лице ее не было видно черт дьявола, чего они так опасались, эти добрые женщины начали восторгаться ее красотой.

Со временем, окончательно побежденные очарованием и нежностью графини, они осмелели до того, что начали с ней разговаривать. После чего стали делать все от них зависящее для того, чтобы облегчить ее жизнь в ссылке.

Заключение ее длилось вплоть до июня 1775 года, когда госпожа Дюбарри, уже свыкшаяся с монастырской жизнью, получила от короля разрешение покинуть Понт-о-Дам и поселиться в Лувесьене.

Там она стала любовницей Луи-Эркюля-Тимолеона де Бриссака, герцога де Косее, подполковника Швейцарской гвардии и губернатора Парижа. Это был голубоглазый дворянин, мужская сила которого как нельзя лучше подходила пылкому темпераменту прекрасной графини. Затем госпожа Дюбарри познакомилась с владельцем замка в окрестностях Лувесьена, Анри Сеймуром, отпрыском славного семейства Сомерсетов. Она влюбилась в него при первой же встрече.

Однажды она послала ему записку, которая была предвестницей наслаждения:

«Уверенность в Вашей нежности, мой ласковый друг, наполняет счастьем мою жизнь. Поверьте, сердцу моему эти два дня показались очень долгими, и, что будь на то моя воля, я без колебаний и жалости сократила бы их. Жду Вас с нетерпением и полностью принадлежащей Вам душой и надеюсь, что Вы ничего иного не желаете…

Прощайте, я – Ваша. Четверг, в два часа…»

А уже в следующую субботу Анри Сеймуру довелось на бархатном стеганом одеяле отведать сказочных чар этой, столь любезно подаренной ему души…

И с той поры, принадлежа одновременно двум мужчинам, которых одинаково любила, госпожа Дюбарри зажила довольно насыщенной чувствами жизнью. С большой ловкостью она умудрялась жить одновременно и с герцогом, и с графом. А те, вполне понятно, с исключительной любезностью ненавидели друг друга. Утром она писала Сеймуру: