Любовь под прикрытием

Роскошные залы с мебелью в стиле барокко, шёлковые ковры истинной Персии, золочёные, хотя возможно и золотые вазы, мозаичные камины, встроенный в пол гостиной голубой бассейн со статуэтками,изображающими птиц и животных и даже прекрасных нимф. Рояль на возвышении, пятиметровые окна с тяжёлыми портьерами, зеркала, картины, гобелены в массивных рамах, – всё вокруг дышало роскошью и кричащим донельзя богатством. Однако пробежавший мимо нас ребёнок лет пяти с мячиком, как оказалось, внук от старшего сына, и бурчащая няня, бегущая за ним,и брошенная книга на диване стоимостью в автомобиль,и погремушка, забытая в кресле, всё это красноречиво говорило о том, что здесь просто живут. И именно этот факт захватывал дух своей нереальностью. Улыбаясь и вежливо отвечая на вопросы, я пыталась представить себя, встающей утром с постели, чистящей зубы и спускающейся в пижаме… в столовую, где в углу явно было оставлено место для оркестра.

А чего стоил длинный стол с закруглёнными углами с претенциозными часовыми-стульями вокруг, сиденья которых были обтянуты лиловым бархатом! Могла бы я сидеть с ногами и ноутбуком вон на той кушетке на громоздких львиных лапах с позолоченными когтями? А почему бы и нет? В принципе, я и на крыше устроюсь с уютом…

В столовой нас ожидали еще две женщины разных возрастов и трое мужчин. Нас представили, но масса витиеватых и чуждых слуху имён быстро вылетела из моей головы. Я лишь поняла, что все присутствующие состояли в тех или иных родственных связях. Помимо раскидистой, словно лозы винограда, восточной куртуазности я сразу почувствовала на себе пристальное внимание со стороны мужчин. Всем своим видом они выдавали в себе власть предержащих, в крайнем случае, дельцов широких масштабов, привыкших мерить жизнь деньгами. Вспомнились большие боссы из Штатов, что приезжали к нам на митинг в Тримм-Тиль-Бан. Те же доллары в зрачках…

Несмотря на ничего не значащий светский разговор, я чувствовала себя не комфортно: меня оценивали, присматривались, словно к скаковой лошади перед скачками; со знанием дела, сдержанно, будто думали, стоит ли ставить на меня деньги.

Я вспомнила слова Рафа об этикете. Как бы не опростоволоситься? Впрочем, он сказал мне быть собой. А я могу быть разной, так что буду меняться по обстоятельствам. Сейчас те диктовали мне не выделяться. И я примкнула к женщинам, с готовностью удовлетворяя ответами интересы дам.

– О да, у нас в Москве сейчас холодно, очень, минус двадцать. Да, выживаем, машины заводятся… Привыкли. Иран мне очень понравился, великолепная природа, памятники старины, самобытная культура, замечательные люди… Исфахан прекрасен!

И так далее. Хорошее говорить всегда приятно, особенно, если лишь его от тебя и хотят услышать.

Я мельком взглянула на Рафа. Он вёл себя непринуждённо и с таким достоинством, словно тоже учился в Гарварде, а не в нашей Ярославской школе, и в Букингемский дворец дверь ногой открывал… Я почувствовала за него гордость, и окрылённая ею, ответила на вопрос Сорайи тоже не без удовлетворения собой:

– Да, я работаю. В России у меня свой бизнес. Я занимаюсь молочной продукцией.

– Как интересно! Мистер Рафаэль не против вашего дела? – глаза девушки загорелись, словно я говорила о чём-то необычном.

– Нет, он даже готов мне помогать по мере сил, – почти не соврала я, вспоминая свои самые лучшие на свете сырки. Жаль, если мой бизнес прогорит… Хотя вдруг нам удастся поскорее вернуться в Москву и вырулить? Я добавила: – Я выпускаю очень вкусные творожные сырки. Очень бы хотелось вас угостить, жаль, что товар скоропортящийся, довезти не удалось…

– А у нас такого продукта нет. Разве нельзя его отправить холодильником, в контейнере? – любопытствовала Сорайя. – Я мечтаю о бизнесе, а муж моей подруги тоже занимается продуктами. Но папа считает, что сначала я должна выйти замуж…

Ой, а что если?! Дерзкую мысль о развитии бизнеса на Ближнем Востоке в моей голове тотчас прервал набат внутреннего голоса, напомнивший о преследовании и об иранских спецслужбах. Α жаль, было бы прикольно «Творожным солнышком» иранцев угостить! Я отметила, что за сегодняшний длинный день в моей голове само собой произошло разделение на жителей этой страны, во всех отношениях приятных людей, и контрразведку, полицию, военных, как отдельную злобную силу, которая хочет меня поймать и… повесить. Нет, лучше не думать об этом! Замороженная от страха статуя ничем не поможет Рафаэлю и его плану, каким бы он ни был. Улыбаемся и машем…

Сорайя изъявила желание сыграть перед ужином нам на рояле.

Вдруг швейцар объявил:

– Подполковник Фарух Боньяди!

Двери распахнулись,и в гостиную вошёл высокий суровый человек в военной форме.

Моё сердце подпрыгнуло и сжалось. О Боже, кто это? Зачем он здесь? Вдруг нас выдали? Или отследили по камерам? Где моя паранджа?!

Я покрылась холодным потом и повернулась к Сорайе так, чтобы военный не видел моего лица. С трудом выдавила улыбку:

– Сорайя, милая, сыграйте же! Обожаю рояли, пианино и даже клавесин! Я прошу вас!