Любовь под прикрытием

И я неспешно – а куда мне было торопится – словно маэстро Гранд Οпера прошла к инструменту, поправила складки костюма сзади, села, примерилась к клавишам. Подтянула рукава. Затем встала, открутила повыше сиденье стула, снова села. Дамы затаили дыхание, ожидая как минимум симфонию Баха или концерт от виртуозов Москвы. Я занесла руки над клавишами, потом скривилась. Снова встала, открутила стул пониже. Села, примерилась. Набрала в грудь воздуха, как перед Крейцеровой Сонатой… и сыграла «Собачий вальс». Ну, просто в мою одуревшую голову ничего из памятного не пришло. Не стоило ждать оваций, но госпожа Фарах ошеломлённо кашлянула и произнесла:

– Это было… мило.

Я разулыбалась на всю катушку и молитвенно сложила руки перед грудью:

– Пожалуйста, еще минутку! Я так давно не играла, но очень-очень хочется!

Что оставалось хозяйке дворца? Конечно, вежливо позволить мне измываться над драгоценным инструментом. И я изобразила с патетичным выражением лица бетховенскую «К Элизе», вдохновенно оттарабанила с двумя ошибками джазовый этюд для второго класса, который помнили только пальцы. И, наконец, заколбасила жемчужину своих умений – подобранную на слух с чёрт знает каким аккомпаниментом ещё перед памятной дискотекой во имя Рафа мелодию к песне Джо Дассена «Если б не было тебя».

Увы, на бис никто её исполнить не попросил, а больше мои пальцы ничего вспоминать не хотели. Впрочем, я готова была даже спеть. В голове крутилось из программы сольфеджио русская народная «Я на кааамушке сижууу и топор в руках держуу». Нет, это был перебор, как плакат Остапа Бендера на пароходе. Поэтому я вздохнула и, краснея от собственной наглости, всё же встала из-за рояля. Опять неторопливо и надеясь, что гостеприимство не позволит ценителям высокого искусства убить меня крышкой от рояля. Я б сама точно убила, но я – не потомок благородных персов, терпимых к убогим дервишам.

– У вас такой потрясающий дом, редкое сочетание высокого вкуса и яркости стиля, – сказала я, обводя взглядом высокий, многоуровневый потолок. Интересно, лепнина между фресками была гипсовой или пластиковой?

– Благодарю, – сдержанно ответила госпожа Фарах, всё еще потрясенная моими фортепианными выкрутасами.

– Мне так жаль, что уже завтра мы улетаем в Дубай, – произнесла я. – Иран – удивительная страна! Здесь столько всего прекрасного, стоящего внимания! Увы, мы в Ρоссии имеем слишком мало понятия о том, как вы живёте. Я благодарна Рафаэлю, что он решил меня познакомить с таким чудесным городом, как Исфахан. И особенно благодарна вам за приглашение! Нет ничего лучше, чем увидеть жизнь настоящих персов своими глазами, а не составлять ложное впечатление из того, что рассказывают в своих передачах журналисты, в особенности американские.

Туча на лице тётушки Садаф начала рассеиваться, и она поправила сползший на лоб платок.

– Отчего бы вам, невестка, не показать вашей гостье дом?

Госпожа Фарах изумлённо приподняла бровь, а я смущённо призналась:

– О да, это было бы так интересно! Но, наверное, неловко. Прошу прощения за моё любопытство!

Закон гостеприимства возымел действие снова, и хозяйка благосклонно согласилась показать мне дворец. Он имел такое же отношение к жизни обычных иранцев, как особняк олигарха на Рублёвке к минимальной потребительской корзине россиянина. Мраморные колонны, бесценные вазы в нишах, ковры, мебель, достойная Версаля, алые всполохи тюльпанов на каминах. Я сбилась в счёте помещений, ахая совершенно натурально и находя красноречивые эпитеты к своему восхищению.

Сорайя не без гордости показала мне свою бело-розовую комнату принцессы. Слуги подали нам на плечи накидки, и мы вышли на открытую веранду, из которой открывался вид на сад, точнее, настоящий парк на заднем дворе. Огни фонарей отражались в тёмных водах длинного прямоугольного бассейна, убегающего вдаль от дворца. В ночи прятались аккуратные газоны, поздние цветы и задумчивые деревья. Сорайя показала мне на беседку, увитую диким виноградом:

– А вон там я люблю почитать! Даже в такую погоду. Беру плед и читаю, если не нужно в школу.

– Я тоже люблю читать, – улыбнулась я. – Жаль, времени на это не много.

– А кто у вас любимый из писателей, поэтов? – поинтересовалась девочка.

Госпожа Фарах не переставала смотреть на меня так, словно ожидала очередного подвоха. Пришлось её разочаровать – нет, я не читаю журнал «Мурзилка» и комиксы Марвел…

– Омар Хайям. Его рубаи завораживают, хоть я и читала их лишь в переводе, – призналась я, чувствуя, как сладка честность на языке после утомительной лжи и лести.

– Интересно, как он звучит на русском? – спросила хозяйка.

Устремив взгляд в небо, к неподкупным звёздам, будто ища у них поддержки, я процитировала:

Мы больше в этот мир вовек не попадём,

Вовек не встретимся с друзьями за столом.

Лови же каждое летящее мгновенье –

Его не подстеречь уж никогда потом.

– Красиво! Так необычно журчит ваш язык, – заметила Сорайя.

– Да, – ответила я, чувствуя, как распирает настоящими словами сердце,и непрошеные слезинки подступают к глазам. Красоту мгновений чувствуешь тем ярче, чем ближе смерть.