Любовь под прикрытием

Где мой Рафаэль? Я тут занимаюсь ерундой, а он сражается в боях без правил… Γосподи, хоть бы был цел и невредим. Я вздрогнула и поёжилась.

– Тут холодно. Пойдёмте на третий этаж, – поманила меня девочка.

Тётушка Садаф засеменила за нами на толстых ножках. Похожая на Χануму из старого советского фильма, она шла за нами везде неотступно, словно следила за тем, прилично ли ведёт себя невестка. Я бы не позавидовала королеве Фарах.

Мы проехали на золочёном лифте с прозрачными стенками и полом, вышли в светлый коридор. Сорайя распахнула двери и пропустила меня вперёд. Я сделала шаг и замерла у кадки с пальмой. Перед нами простирался балкон, который нависал над причудливым рингом в специальном углублении внизу. По окружности сверху были расставлены цветные булавы: от маленьких до огромных, похожих на колокола с белыми надписями. Над округлым помещением и над нами куполом вырастала стеклянная крыша, будто в зимнем саду.

Ниже нас на этаж мужчины обступили ринг, с увлечением и восклицаниями следя за тем, что происходило в центре. А там… переодетые в расписные черно-жёлтые штаны и футболки дрались двое молодых мужчин и тот самый Боньяди против одного моего Рафа. Во рту у меня мгновенно пересохло. Сердце замерло.

Они наступали на него. Раф ловко избегал контакта,то вдруг делал движение вперёд и с лёгкостью мастера заставлял бойцов падать. Разбрасывал их, как спелые груши с дерева. Но они вставали и нападали снова. Раф опять увернулся и, перекувыркнувшись через мощного Боньяди почти в сальто, оказался на другой стороне круга. Боньяди зарычал и обернулся.

– Ничего себе, как круто! – громко захлопала в ладоши восторженная Сорайя.

Раф отвлёкся, глянув вверх,и Боньяди врезал ему кулаком в скулу. Раф аж отлетел. Мне показалось, что ударили меня, так больно за него стало. Я закрыла в ужасе лицо ладонями,и вовремя, потому что иранский спецназовец тоже взглянул вверх с торжествующим видом. Я задрожала. Раф мгновенно перевернулся и подскочил, отвлекая внимание Боньяди на себя. Еле заметно встряхнул головой, видимо пытаясь оправиться от последствия удара.

А я отвернулась и схватилась за живот. Меня затошнило и скрутило до рези.

– Что с вами, миссис Люба, вы так побледнели? Вам нехорошо? – заволновалась госпожа Фарах.

– Я… я лучше пойду… – пробормотала я и направилась к дверям из зала, покачнувшись весьма натурально, ведь моя голова на самом деле закружилась.

Почему они трое на одного? Сколько это еще будет продолжаться?!

Тётушка Садаф подхватила меня под локоть и скользнула взглядом по моей руке, лежащей на животе:

– Деточка, а вы часом не беременны?

Я была ей благодарна за предложенную ложь и виновато кивнула:

– Да. Врач говорит, что мне нельзя волноваться,так что я, пожалуй, не могу смотреть на бой… Надеюсь, это не оскорбит вас…

– Ну что вы! – расширила глаза госпожа Фарах, изменившись в лице – всю королевскую чопорность как ветром сдуло,и осталась лишь материнская забота и солидарная радость, словно мы оказались в одной лодке. – Дорогая моя, что же вы сразу не сказали. Вам и переутомляться нельзя! И вы наверняка уже голодны, да, душечка?

Она поддержала меня под второй локоть, а мне ничего не оставалось, как кивнуть. Дурно мне было на самом деле. И голодно: кофе и сладости в салоне красоты не особо порадовали после долгого дня в бегах.

– Тогда мы не будем ждать, когда наши мужчины наставят друг другу вдоволь синяков. Пусть развлекаются, а мы отужинаем у меня на половине, если вы, конечно, не против? – улыбнулась госпожа Фарах.

Я была не против. Слуга был отослан с сообщением господину Фаризу и вскоре вернулся с благосклонным разрешением и уведомлением, что господин Гарсия-Гомес принял приглашение хозяина остаться на ночлег в гостевой спальне. Я чуть не поперхнулась воздухом от неожиданности. А Боньяди? Хватит ли у меня, как у той лисы в сказке, мешков с хитростями? Ну что ж, Раф, наверное, знает, что делает…

К счастью, лоҗь о беременности превратила светский приём в милые женские посиделки. Госпожа Фарах расслабилась,тётушка Садаф разулыбалась, рассказывая о том, какими милыми бывают малыши, вспоминая о детях и внуках. Двое других родственниц,так и оставшихся для меня безымянными, тоже говорили на ломаном английском о радости материнства. Сорайя болтала о том, сколько детей хочет.

И я поняла, что немного завидую им и себе, придуманной. Я тоже хотела ребёнка. От Рафа. Пожалуй, больше ни от кого на свете. Несмотря на то, что никто не знает, чем закончится наше с ним путешествие,и какими мы вернёмся, и вернёмся ли вообще…

Пробуя изысканный салат-мангал из баклажанов с мятой и сливками, я вдруг вспомнила еще одно четверостишие Хайяма:

Я думаю, что лучше одиноким быть,

Чем жар души «кому-нибудь» дарить.

Бесценный дар отдав кому попало,

Родного встретив, не сумеешь полюбить.