Любовь под прикрытием

– Не узнаю вас, Рафаэль Маркович! После такой сдержанной, понимающей все тонкости политеса Натальи Николаевны вдруг… эта особа? Да она, если хотите знать, обозвала первого секретаря, Картыгина, чурбаном и… хм… *удаком, когда тот сказал, что будет невозможно помочь в случае отсутствия страховки… Это, знаете ли… И ещё о помощи таким образом просить! Уму непостижимо!

Мне было плевать, что индюк оскорбил меня, но то, что он донимает поучениями человека после операции, я снести не могла. Я уже открыла было рот, но Ρаф вдруг рассмеялся:

– А ведь он *удак и есть. Как и вы со своим мнėнием, Пётр Сергеич. И оскорблять мою жену я никому не позволю. Радуйтесь, что я встать не могу. Подите вон!

Посольский индюк покраснел до багрянца, вытаращился, пыхнул, как самовар под сапогом, и рванул из палаты. Надеюсь, навстречу к апоплексическому удару…

А мне снова показалось, что у нас с Рафом всё по-настоящему. Даже штамп в паспорте. Как он произнёс эти слова: «Моя жена»! У меня аж мурашки по коже пробежали. Раф не выпустил моей руки, подтянул к себе. Хороший мой! Еле живой, половина туловища перевязана, а заступается. Я подняла глаза от руки, сжимающей мои пальцы, от бинтов выше.

– Прости, я неприличная, – пробормотала я, смущаясь, и вмиг превратилась из фурии в школьницу.

Наши глаза встретились. Я утонула в его глубоких, внезапно совсем больших, может быть из-за бледности или кругов под глазами, карих радужках. Блестящих. Живых. И он улыбнулся:

– А мне понравилось. Спасибо тебе, Кнопочка.

– За что? – удивилась я.

– За всё, – в его голосе появилась мягкость. – За то, что ты чуть не покусала этого напыщенного петуха. И дала повод назвать его тем, кем он является. Мне всегда хотелось, да не приходилось к слову. Α тут всё так удачно сложилось… Мой бывший начальник, между прочим.

– Индюк, он и есть индюк, – ответила я, млея от его похвалы. – Не знала, что среди дипломатов встречаются такие бестактные кретины.

– О да-а, – выразительно потянул Ρаф и подмигнул заговорщически: – Ты даже не представляешь..

Я улыбнулась.

– Теперь представляю. – Поправила светло-зелёную простынь, съехавшую ему почти на бёдра. – Я думаю,тебе надо поспать.

– А ты?

– А я рядом.

– Хорошо.

Раф прикрыл глаза, нo так и не выпустил моей руки. Скоро его дыхание стало мерным, спокойным. Я тихонько села на стул рядом. Εго кисть расслабилась,и он освободил мою ладонь. Как хотелось поцеловать его осторожно! Но ведь разбуҗу… И я снова сделала то, что могла сделать – помолилась:

«Боже, спасибо тебе, что слышишь мои просьбы! Сделай, пожалуйста,так, чтобы Рафаэль быстро поправился! Ты же знаешь, что он самый лучший! Не надо ему больше страданий, ладно? Очень тебя прошу! С него, правда, хватит!»

Я смотрела, как вздымается дыханием грудь моего любимого, и очень хотела, чтобы Бог ответил «Да».

А я б поговорила с ним, с Богом! Но, наверное, слишком много желающих,и потому «окошечко приёма» закрыто. Мы шепчем свои молитвы в дырочки, как в банковской кассе, замазанной белой краской,и не знаем, слышит ли нас кто-нибудь там, за стеклом. А всё равно просим. Но иногда так хочется разгадать высшие тайны, ведь есть во всём какой-то скрытый смысл. И каждый шаг – лишь часть большого паззла, который нам не увидеть. Нам хорошо каждому в своей кучке, особенно если желания совпадают с реальностью. Что-то щёлкает,и твой личный кусочек паззла соединяется с картинкой. И мы счастливы. Но ведь это не всё? Я чувствую, я знаю где-то в глубине души, что это ещё не всё…

Я вздохнула и окинула взглядом красивую, отремонтированную палату. Я такие только в кино видела. А потом мой взгляд уткнулся в синюю тетрадь на тумбочке, рядом с портмоне Ρафа, его телефоном, часами. Я осторожно приоткрыла обложку, прочла первые строки и тут же захлопнула её, залившись по уши жаром. Будто обожглась.

Перед глазами ещё стояли ровные буквы, выведенные почти каллиграфическим почерком, женским:

«Ну-с, начнём.

Мой психолог посоветовал мне писать всё, что копится во мне. Говорит, это имеет терапевтический эффект. Вот уж не знаю, поможет ли мне это, но попробую.

Дорогой Раф!

Ты никогда не прочитаешь этих писем, и это хорошо. Наверное, хорошо… Но сейчас я хочу, чтобы ты прочёл. Потому что я тебя ненавижу!!!!!! За всё, что ты сделал!!!!!»

Меня разбудил громкий мужской голос:

– Собирайтесь ребятки!

– Что такое, пап? – удивилась Кнопка. – Куда?!

Подполковник Соколов весело заявил:

– Да сколько можно по заграницам шататься? Пора в родные пенаты, ребятки! Через десять минут выезжаем в аэропорт. Спецборт доставит нас в Москву.

Люба опешила, я тоже.

– Но пап, ты чего?! Раф только после операции…

– Ничего, – подмигнул мне Алексей Дмитриевич. – Каталку сейчас привезут. И вообще он у нас тренированный, практически Шаолинь.

– Нет, пап, – нахмурилась Кнопка. – Раф столько крови потерял, это опасно!

Тут встрял я, догадавшись о том, что спешка нужна не просто так.

– Люба, всё в порядке. У меня вообще не рана, а царапина, это хирург сказал. Не болит ни капли. Алексей Дмитрич прав. И уже тошно от всех этих жарких стран. Давай домой! – Я протёр глаза и улыбнулся как мог бодро.