Любовь правил не соблюдает (СИ)

Однако война сравняла их. Здесь, на поле боя, и Сичэнь остался один на один со своим титулом, положением и ответственностью. Ему безумно хотелось поговорить хоть с кем-нибудь: не обязательно попросить совета или помощи, но хотя бы просто поговорить! Убедиться, что рядом есть близкий человек.

К сожалению, Ванцзи, хоть и был прекрасным воином, но для душевных разговоров не подходил совершенно. Сичэнь не сомневался, что брат выслушал бы, если бы его попросили, но при этом не понял бы, зачем это нужно. А беспокоить его, и без того устающего и выкладывающегося на поле боя по полной, ради одних своих душевных метаний Сичэнь считал себя не вправе.

А-Яо совершенно точно не просто выслушал бы и понял, но еще и нашел бы подходящие воодушевляющие слова — однако А-Яо не было рядом на протяжении этих двух лет.

Поэтому Сичэнь сдался и писал дяде. Не столь подробно, как мог бы выговориться А-Яо, но все же и не столь кратко, как приходилось общаться с Ванцзи. И дядя тоже, словно чувствуя эту чересчур острую сейчас потребность в семейном тепле, отвечал довольно подробно. Излагая все в привычной ему суховатой манере, он, тем не менее, не скупился на бумагу, чтобы поведать о том, как обстоят дела дома, отмечал тех или иных учеников, рассказывал о свалившихся на его голову ночных охотах…

Вот только о госпоже Мэн он почти ничего не писал. Лишь упоминал мельком, что у той все в порядке — и то, как догадывался Сичэнь, лишь для того, чтобы было что передать по цепочке для А-Яо.

А теперь вот…

Все еще не в силах убрать с лица эту слишком радостную, а оттого несколько глуповатую улыбку, Сичэнь вышел из своей палатки, чтобы найти А-Яо. Для него тоже имелось письмо. Едва закончилась со смертью Вэнь Жоханя война, Сичэнь поспешил отписаться домой, отдельно попросив дядю порадовать госпожу Мэн тем, что ее сын не только жив и здоров, но еще и стал героем. И вот теперь вместе с пакетом от дяди пришло послание и для него. Сичэнь подозревал, что оно отчасти повторит дядино письмо, и ему не терпелось увидеть лицо А-Яо.

Дорога, не столь длинная, заняла немало времени. Они победили, и война закончилась, но дел оставалось еще очень и очень много. Жизнь в военных лагерях союзников бурлила, а так как теперь многие перестали придерживаться строгих порядков, то все еще и изрядно перемешались между собой. Иногда было затруднительно понять, в чьем именно расположении находишься, настолько все вокруг пестрело от разноклановых ханьфу.

И все же лагерь Цзиней не различить было невозможно. Он был самым большим и самым шумным среди всех, а палатку главы Цзинь уместнее было бы называть шатром. Погода стояла солнечная, и в ярких лучах золотые флаги и одежды буквально сияли, слепя взгляд.

А вот отыскать посреди всего этого великолепия А-Яо оказалось нелегко. Сичэню потребовалось немало времени, чтобы, лавируя в бликующей толпе, наконец разглядеть знакомую невысокую изящную фигурку. А-Яо за прошедшее время несколько повзрослел лицом, однако в росте почти не прибавил.

Последним усилием Лань Сичэнь вырвался в нужном направлении и даже поприветствовал друга, однако больше ничего сказать не успел. Посыльный в золотистых одеждах, ловко вывернувшись из толпы, бросился ему наперерез.

— Глава ордена Гусу Лань! — поклонился он Сичэню. — Глава ордена Ланьлин Цзинь просит всех глав собраться вместе.

Только хорошее воспитание позволило Лань Сичэню сохранить благожелательное выражение на лице. Цзинь Гуаншань пробыл в военном лагере совсем недолго, но этого времени хватило, чтобы Сичэнь, вопреки всем правилам своего ордена, почувствовал к нему неприязнь. Он не упрекал главу Цзинь за то, что тот не участвовал в военных действиях: в конце концов, сына он прислал, а во главе всех прочих великих орденов стояли совсем молодые люди. Рядом с ним, Лань Сичэнем, Не Минцзюэ и особенно Цзян Ваньинем Цзинь Гуаншань и сам смотрелся бы неуместно, и их поставил бы в несколько неловкое положение.

Однако то, что глава Цзинь по прибытии повел себя так, будто бы войну выиграл исключительно его орден с ним лично во главе, задевало. Было обидно даже не за себя, хотя Гусу Лань и отдал этой войне немало, а за Не Минцзюэ, тащившего на себе всю кампанию, за Цзян Ваньиня, сражавшегося на пределе сил со всеми остатками своего ордена… Но особенно — за Мэн Яо, так сильно рисковавшего, так много сделавшего, но в результате почти ничего не получившего в награду. Все, что Цзинь Гуаншань сделал для своего умного и отчаянно смелого сына, — это разрешил вернуться в орден рядовым адептом. И даже это сумел обставить так, будто подобное дозволение — величайшая милость.

Конечно, хорошо, что Мэн Яо удалось сменить одежды. В вэньском ханьфу тот привлекал к себе слишком много дурного внимания, и только то, что с ним был Не Минцзюэ, позволило ему дойти от Знойного дворца до ставки союзников. Однако стоило золоту сменить алые всполохи, как неуместная подозрительность людей поутихла.