Любовь правил не соблюдает (СИ)

— Даже безотносительно тебя, — бросил он резко. — И безотносительно приличий. Как можно жениться на женщине, принимавшей сотни мужчин?

Яо промолчал, упрямо поджав губы. Спорить с Не Минцзюэ всегда было делом сложным, а уж когда тот пылал гневом, то и вовсе опасным. Однако Сичэнь, уже заведенный разговором с Цзинь Гуаншанем, промолчать не смог.

— И тем не менее, госпожа Цзинь как-то живет с мужем, обхаживающим сотни женщин, — парировал он. — Причем делающим это по собственной воле и по сей день. По мне так это еще хуже. Или ты придерживаешься мнения, что мужчинам дозволено больше, нежели женщинам?

Не Минцзюэ презрительно фыркнул. Он знал, что Лани нетерпимы к любому блуду и считают, что узы брака священны как для жены, так и для мужа. К тому же Лани были убежденными однолюбами, и никогда не брали ни младших жен, ни наложниц.

И все же сдаваться Минцзюэ явно не собирался.

— Что подумают о вас люди? — спросил он.

— Разве тебя когда-либо волновало, что они подумают? — искренне удивился его словам Сичэнь. — Не ты ли всегда шел, ни на кого не оглядываясь?

— Так то я, — повел широкими плечами Не Минцзюэ. — А ваш орден помешан на репутации и чистоте. Сичэнь, как твой дядя будет вести занятия, когда каждый из его учеников будет знать, с кем он спит?

— Для начала, — с достоинством ответил Лань Сичэнь, — у нас запрещено заглядывать в чужие постели. И сплетничать запрещено тоже. Что же касается приглашенных учеников… Минцзюэ-сюн, ты же знаешь, мы никогда и никого не зазывали специально. Это нас ежегодно просят принять юных адептов на обучение. Если кто-то не захочет приехать — что ж, это их право. Каждый может выбирать то, что ему нужнее, то, что он считает более правильным. В конце концов, разве не за это мы воевали?

— А самое главное, — после небольшой паузы, во время которой Не Минцзюэ лишь сверлил его тяжелым взглядом, продолжил Сичэнь, — ты знаешь моего дядю. Ты сам отучился у него почти год. Скажи, он похож на человека, способного потерять голову от любви?

— Вы, Лани, в принципе не похожи на людей, способных влюбляться, — проворчал Не Минцзюэ. — Ну, кроме тебя, но ты какой-то ненормальный Лань, уж прости. Однако я понимаю, о чем ты.

Он помолчал еще немного, будто перебирая в голове воспоминания, а затем вдруг усмехнулся.

— Да, пожалуй, тут ты прав, — заявил он наконец. — Я посмотрел на это с неправильной точки зрения. Если кому и сочувствовать в этой ситуации, то только бедной женщине, оказавшейся во власти сурового сухаря.

— Эй, дядя не сухарь! — возмутился было Сичэнь, однако Не Минцзюэ, направившись к выходу, уже бросил Яо краткое:

— Соболезную!

И вышел вон.

Лань Сичэнь перевел дыхание и взволнованно посмотрел на Яо. Тот до того дотеребил край конверта, что бумага надорвалась сама.

— Прочитай, — ласково попросил Сичэнь, видя сейчас борьбу эмоций, отражающуюся на бледном до синевы лице.

Яо, помедлив, дернул головой и вынул письмо из конверта. Оно было длинным, и Сичэнь, усадив друга за походный столик, занялся чаем. Он полностью сосредоточился на процессе, не желая отвлечь ненароком.

Когда Яо дочитал, в глазах у него стояли слезы. Он сделал попытку сказать что-то, однако с его губ слетел только невнятный вздох, подозрительно похожий на всхлип. Сичэнь понимающе протянул ему чашку с чаем, и Яо благодарно сделал несколько глотков. Совладав наконец со своим голосом, он произнес:

— Матушка пишет, что твой дядя готов принять меня в семью.

— Это так, — улыбнулся Сичэнь. — Мне дядя об этом тоже написал.

— Он… он же совсем меня не знает, — потупившись, пробормотал Яо. Его пальцы, уже больше не мучающие бумагу, теперь с силой вцепились в чашку.

— Тебя знает твоя мама, — Сичэнь осторожно накрыл его руки своими и мягко заставил поставить чашку на стол: та была горячей, и ему не хотелось, чтобы Яо обжег ладони. — И я тоже. Мы тебя любим, и дядя тоже готов полюбить.

— Это… невозможно, — Яо недоверчиво покачал головой. — Мой отец… Мой отец не желает признавать меня! Что бы я ни делал, он раз за разом отталкивает меня. Разве можно принять вот так, не глядя?

— А-Яо, — Сичэнь, встревоженный такой реакцией, постарался вложить в свои слова всю душу. — А-Яо, пожалуйста, послушай меня. Дядя принял нас с Ванцзи и вырастил как родных сыновей. Потому что мы — дети его брата, человека, которого он горячо любил. Сейчас он любит твою мать, и потому готов принять тебя. Потому что когда любишь, то принимаешь в любимом человеке все, в том числе и его детей.

— Но тогда, — немного успокоившись, встряхнулся Яо. Сичэня обрадовало уже то, что в его глазах засияла усердная работа мысли. — Тогда глава Цзинь никогда уже больше не сможет признать меня?

Лань Сичэнь с трудом подавил вздох. У А-Яо была какая-то навязчивая идея. Казалось бы, он уже убедился, что в ордене Цзинь не придется ко двору, что Цзинь Гуаншань не желает оценить его по достоинству — и все равно с упорством, достойным лучшего применения, жаждал именно его признания.