Если напряжение между любовью и силой относится, в основном, к творению, то напряжение между любовью и справедливостью относится, в основном, к спасению. Анализ преобразующей справедливости как выражения творческой любви делает ненужным обычное противопоставление пропорциональной справедливости и дополняющей ее любви. В этом смысле в Боге не может быть конфликта между справедливостью и любовью. Но в другом смысле он возможен – в смысле, очень похожем на тот, в котором противопоставлялись любовь и сила. Любовь разрушает, выполняя неспецифическую для себя работу, действуя против любви. Она делает это согласно справедливости, без которой была бы хаотической капитуляцией силы бытия. В то же время любовь, делая специфическую для себя работу, спасает путем прощения того, кто противится любви. Она делает это согласно парадоксу оправдания, без которого она превратилась бы в юридический механизм. Как могут эти две работы любви составлять одно целое? Они составляют одно целое, потому что любовь не принуждает к спасению. Если бы она это делала, то запятнала бы себя двойной несправедливостью. Это означало бы пренебречь требованием каждого человека, чтобы его считали не вещью, а центрированным, принимающим решения, свободным и ответственным «я». Так как Бог есть любовь и Его любовь составляет одно целое с Его силой, Он не обладает силой заставить кого-либо принять Его спасение. Иначе Он противоречил бы самому себе. А это для Бога невозможно. В то же время такой акт означал бы пренебрежение неспецифической работой любви, а именно разрушением того, что уничтожает любовь. Это нарушило бы безусловный характер любви, а вместе с ним и божественное величие. Любовь должна уничтожать то, что противится любви, но не самого носителя того, что противится любви. Будучи сотворенным, он остается силой бытия или творением любви. Но единство его воли уничтожено, он вовлечен в конфликт с самим собой, именуемый отчаянием, а в мифологических терминах – адом. Данте был прав, называя даже ад творением божественной любви. Ад отчаяния – это неспецифическая работа любви, которую любовь проводит внутри нас, чтобы раскрыть нас для своей специфической работы, оправдания того, кто неправеден. Но даже отчаяние не превращает нас в механизм. Это тест для проверки нашей свободы и личного достоинства, даже в отношении к Богу. Крест Христа – это символ божественной любви, участвующей в разрушении, которое она производит в том, кто действует против любви: это смысл искупления.
Любовь, сила и справедливость составляют в Боге одно целое. Но мы должны спросить: что делают любовь, сила и справедливость в отчужденном от Бога мире?
Любовь, сила и справедливость в святом сообществе
Любовь, сила и справедливость едины в Боге, и они едины в новом творении Бога в мире. Человек отчужден от основания своего бытия, от себя и от своего мира. Но он все еще человек. Он не может полностью отсечь связь со своим творческим основанием, он все еще является центрированной личностью и в этом смысле един с самим собой. Он еще сопричастен своему миру. Иными словами: воссоединяющая любовь, сила сопротивления небытию и творческая справедливость все еще действенны в нем. Жизнь – не однозначное добро. В этом случае она была бы не жизнью, а лишь возможностью жизни. И жизнь – не однозначное зло. В этом случае бытие было бы побеждено небытием. Жизнь неоднозначна во всех своих проявлениях. Неоднозначна она и в отношении любви, силы и справедливости. Мы касались этого обстоятельства во многих местах наших предыдущих рассуждений. Теперь мы должны взглянуть на него в свете нового творения в мире, где господствует отчуждение, того творения, которое я предлагаю назвать святым сообществом.
В качестве предваряющего резюме я бы сказал, что в святом сообществе качество любви, которое мы называем