Дальнейшие события в Сониной памяти запечатлелись смутно. Она помнила, как Юра кричал, что Соня сошла с ума, что нельзя отменять свадьбу, на которую уже разосланы приглашения, что она ставит его в идиотское положение. Будущая свекровь причитала, что предоплата за лимузин с туалетом уже внесена и ее точно не вернут. А свадебное платье придется продавать.
И только будущий свекор впервые за все время посмотрел на Соню с интересом и подмигнул.
Наследники вне очереди
Надо позвонить. Наверняка сидит рядом с телефоном и смотрит на часы. Никаких сил нет. Она ведь даже не вспомнит, что я звонила… Ладно, позвоню. Настя взяла трубку и набрала номер. Тетка ответила тут же, как будто сидела рядом с телефоном.
– Здрасьте, теть Шур, это Настя, – наигранно весело сказала она.
– Здравствуй. – Тетка говорила холодно.
Опять обиделась.
– Ну как вы? – еще более задорно спросила Настя.
– Спасибо, хорошо.
Настя наизусть знала, что стоит за этим «спасибо, хорошо». Тетка обычно звонила по утрам, но иногда «специально» пропускала дни. Это означало, что Настя сама должна была позвонить и справиться о здоровье. В это утро Настя замоталась по дому и посмотрела на часы, когда было уже два. С точки зрения тетки, это означало, что Насте на нее глубоко наплевать и что она могла двадцать пять раз с утра окочуриться, а Настя и в ус не дует.
Настя знала: тетка панически боится умереть в одиночестве. Боится, что ее найдут дня через три, когда из квартиры начнет попахивать. Так случилось с ее соседкой, которую нашли к вечеру. Правда, у соседки была собака. Она целый день выла, скребла дверь, вот соседи и не выдержали. А у тетки даже собаки не было. Одно время она всерьез собиралась ее завести и даже интересовалась породами. Проблема заключалась в одном – тетке не нужен был друг и теплое существо рядом. Она терпеть не могла животных, откровенно говоря. Ей требовалась собака, которая бы не ела, не гадила, не линяла, не лаяла и была бы натаскана на трупный запах. Натаскивают же собак на наркотики. Такой породы не нашлось, поэтому тетка каждый день обзванивала трех человек, которые, по замыслу, должны были ее похоронить.
Одной из них стала Настя – седьмая вода на киселе, но все же – родная кровь, двоюродная племянница. Тетка, страдавшая периодическими провалами в памяти, считала ее молоденькой вертихвосткой, не очень умненькой, но пробивной особой, которая «не пропадет в жизни». На самом деле Настя была сорокалетней уставшей женщиной, у которой не было ничего – ни любимой работы, ни детей, ни мужа. Она жила в однокомнатной квартирке с ширмой. За ширмой лежала мама с альцгеймером. Настю она последние года два не узнавала. Эти два года у Насти слепились в один бесконечный тяжелый день. Мать кричала, когда к ней подходила дочь. Кричала и сбрасывала ее руки со своих. Для Насти это было самым тяжелым – уговорить мать не кричать.
– Завещание сегодня заверила у нотариуса, хлеба купила и простокваши, – рассказывала тетка. Настя почти не слушала.
– А-а?
– Завещание, говорю, на квартиру. Брат приезжал с женой, я им сразу и показала бумагу, чтобы они знали, – продолжала тетка.
– А почему не мне? – вырвалось у Насти.
Тетка этого не услышала.
– Они живут на одну пенсию, а пенсии сейчас… Жена у него приличная женщина, лет на пятнадцать старше. Окна мне помыла один раз. Плохо, я лучше мою, но помыла же.
Настя дослушала теткин монолог и положила трубку. «Вот она странная все-таки. Этому брату семьдесят пять, не сегодня-завтра – инфаркт. Инсульт уже был. Зачем им квартира?» Настя не успела додумать эту мысль – мать в комнате закричала. Настя кинулась, обняла ее. Мать срывала Настины руки и металась по кровати.
В это же время о теткиной квартире думала еще одна женщина – Эльвира. Ее муж Альберт был вторым человеком, который, по плану тети Шуры, должен был ее хоронить. Альберт был сыном единственной, рано умершей тети-Шуриной подруги.
– Опять она звонила, – ворчала Эльвира. – Сама говорила, что ты ей как сын, вот пусть тебе как сыну квартиру и завещает, а то ты у нее самый хороший, самый лучший, а квартирка – тю-тю.
– Эльвира, зачем ты так говоришь? – возмущался Альберт.
– А как я должна говорить? Ты ей то продукты отвезешь, то подарки, то в больницу, то операцию оплатишь, то телевизор новый. И похороны тоже ты будешь оплачивать, я тебя знаю. А она? Что тебе за это будет?
– Ничего не будет! Она была подругой матери.
– Вот именно – ничего не будет. Вот если бы она нам квартиру завещала, я бы слова дурного не сказала. И сидела бы с ней хоть круглые сутки. Каждому человеку нужен стимул. Ты бы ей намекнул, что ли. Так, аккуратно.
– Эльвира, ты сама понимаешь, что говоришь? Как намекнуть?
– А что такого? Ты о ней заботишься, а она квартиру брату завещает, который тоже скоро того, прости господи. А тебя она с пеленок любит, все по-честному.
– Эльвира, прекрати.