Любовь тигра

Огромный, сужающийся высоко в небе, состоящий из тесных фиолетовых «капелек» люпин напоминал китайскую башню. Выгнутая волнистыми «плойками», матово-восковая поверхность «львиного зева» напоминала ухо и этим, наверное, всегда так волновала меня.

Вдали — за сплетением трав и цветов, я увидел свой собственный ботинок, с восторгом заброшенный мною в момент падения в заросли. Какие-то насекомые уже примеряли его — но блаженство не давало пошевелить мне ни рукой, ни ногой. Я лениво косился, прикидывая расстояние... Не-е! Далеко.

В состоянии полного блаженства я был способен только катиться, причем, конечно, лишь вниз по наклонной плоскости. Я покатился, кинув последний взгляд на ботинок... Прощай!

Горький запах мятой полыни, чабреца!.. Правда, последний раз я катался по ним не один...

Немного расстроила меня следующая горка, на этаж ниже, заросшая лишь сухой, колючей травкой и скрюченными, цепляющимися за склон листьями каперса... Бедновато. Тряхнуть, что ли, стариной? Но нет! Отдыхаем!.. Да и какая уж тут «производительность труда» — на «том свете»? Я скатился в самый низ, в узкую ложбинку, бревном перегородил прохладный ручеек... вода скапливалась, поднималась, переливалась... Хорошо! Тут я увидел, что в небо, трепеща сотнями прозрачных крылышек, поднимается мой ботинок! Чем-то станет он теперь? Клубом для встречи насекомых? Памятником чему-нибудь? Как говорят: большому кораблю — большое плавание! Он парил в небе, теряясь в блеске... парил, парил, пока не испарился.

Конечно — второму ботинку завидно! Я торопливо содрал его с ноги, швырнул вверх: подхваченный на лету стаей прозрачных крылышек, поднялся и он... Отлично!

Помню, как однажды меня и Егора, когда мы с ним смертельно надоели начальству, послали в подсобное хозяйство: на хутор бабочек ловить! Похожая обстановка.

И примерно такое же блаженство я испытал однажды в больнице, когда попал туда в молодости с травмой головы. Дело было так: я гулял на пустыре, точнее, свалке, за дальними домами с уже упомянутой мною собачкой Гуней — и вдруг увидал, что из крайнего высотного точечного дома сбрасывают с верхнего этажа отличную мебель: диваны-кровати, шкафы, кресла-кровати! Не знаю — что это было: или надежды на обновление, или просто чья-то удаль и размах... но я воспринял это крайне болезненно: отличные же вещи! С громким криком я бросился туда — надеясь поймать что-либо и унести к нам с Гуней домой... но в ту же секунду, пытаясь поймать диван, получил удар...

На отделении, где все были с забинтованными головами, тем не менее, царили удивительные нравы: то и дело вспыхивали безумные романы, пары уходили прекрасной долиной, переходящей в пруды. Многие больные так и не возвращались, а если и возвращались, то прямо в морг.

Помню, как мы с посетившим меня Егором уплывали по сверкающим прудам на двух казенных гробах, огребаясь крышками.

— Тренировка! — как остроумно заметил тогда Егор. Ну что ж — тренировка прошла, а вот и... соревнование. Здесь, правда, прудов не было — зато река!

Вникать в сложности здешней жизни не особенно хотелось — вот, засохшего обрывка газеты, торчащего неподалеку в траве, вполне, я думаю, хватит. Я протянул руку, лениво взял.

«Мы, жители Закладбищенского района, все, как один, требуем...» Дальше оборвано, но звучит поэтически: «Закладбищенский район»!

Вдруг дунул ветер, выдрал у меня из ладошки обрывок, сердито закувыркал его по склону... Ого! Чем не угодил? Оказывается — и этот, закладбищенский мир тоже с характером!

Я резко поднялся, зорко огляделся. Торопливым кролем промчалась чайка, залетевшая сюда, видимо, с помойки. Суровая действительность настигает и тут!

Я поднялся на холмик и увидел пыльный и, вроде бы, мертвый (как и положено в закладбищенском районе) городок.

Я шел мимо рассохшегося, с извилистыми трещинами глинобитного крыльца — и вдруг дверь из темноты распахнулась, и оттуда внезапно вышла маленькая сухонькая старушка с огромной (бриллиантовой?) брошкой, запирающей горло белой блузки, в желтоватой, явно из далекого времени, панаме.

— ...Да, да! — она кивала головкой. — Прошу вас! Следуйте за мной!

Я вошел. Сперва в темноте за дверью было ничего не разглядеть — только падали перед глазами, как всегда, после перехода во тьму, полупрозрачные кольца, похожие на тонкие срезы лука. Потом появился вполне обычный коридор с рядом белых дверей, в конце, в большом помещении (кухне?) стояла пирамида пыльного света.

— Ваша комната! — слегка пренебрежительно она указала на дверь.