Любовь, только любовь

Слова Барнаби, проникая как нож хирурга, безжалостно ранили сердце девушки. Он заставил ее ясно увидеть и себя и двигающие ею мотивы. Она устыдилась того, что увидела. То, что этой странной ночью открылось в тайниках ее души, ужасало. Тем не менее, если смерть Гарэна была единственным, что могло спасти ее от замужества, которое повергало ее в ужас, она готова была принять ее с холодным сердцем. Она высказала это Барнаби, и ее ледяная решимость поразила старого человека.

— Я не хочу принадлежать этому человеку. Делай что хочешь, но освободи меня от него.

Плотная и твердая, как земля, тишина нависла над полной решимости девушкой и нищим, пораженным тем, что он обнаружил в ее душе. На самом деле Барнаби почувствовал, что стал ближе к ней и мог лучше понимать ее. Эта девушка была как бы его собственной дочерью, а не отпрыском поколений тружеников. Как могли достойный Гоше и его благочестивая жена Жакетт дать жизнь этому зверенышу в юбке? Барнаби внутренне рассмеялся, представив их ужас, если бы они знали. Наконец он улыбнулся.

— Я подумаю, что можно сделать, — сказал он. — А теперь иди домой. С тобой ничего не случилось по пути сюда?

Как можно короче Катрин описала свою встречу с Диманшем-Мясником и Жеаном-Толстосумом и как она в конце концов заставила их освободить ее.

— Похоже, они превосходные телохранители, — одобрил Барнаби. — Я скажу, чтобы они проводили тебя домой. Не беспокойся. Теперь ты можешь им довериться, раз я сам сделаю их твоими ангелами-хранителями.

Через несколько минут Катрин, с теми же головорезами по бокам, покинула таверну Жако. Сара спала на тех же ступеньках. Обратный путь оказался столь же мирным, насколько богатым событиями было ее путешествие сюда.

Как только появлялась очередная зловещая фигура, кто-нибудь из охраны бормотал несколько слов на непонятном жаргоне, и фигура тут же растворялась в темноте.

Поднимался ветер, и буря уже готова была разразиться, когда нищие распрощались со своей протеже на углу улицы Гриффон. Отсюда был уже виден дом Матье, и Катрин больше не боялась. Больше того, она так подружилась со своими свирепыми провожатыми, что распрощалась с ними весьма любезно. Жеан-Толстосум говорил за двоих. Похоже, он в этой странной команде был мозгом, а Диманш — грубой силой.

— Обычно я собираю милостыню у дверей церкви Святого Бенедикта, — сказал он. — Если я тебе буду нужен, ты меня всегда найдешь там. Ты друг Барнаби, и если хочешь, можешь стать и моим.

Во время этой маленькой речи его грубый, скрипучий голос приобрел странно нежные нотки, и это окончательно зачеркнуло плохие воспоминания об их первой ночной встрече. Она знала, что предложение дружбы, идущее от нищего, искренне, так как ничто не заставляет его это делать, так же как нельзя легкомысленно относиться и к его угрозам.

Входная дверь лишь слегка заскрипела, когда Катрин открывала ее. Бесшумно она взбежала наверх и легла в постель. Дядя Матье продолжал храпеть.

Чтобы выспаться, остаток ночи оказался слишком коротким. Катрин не слышала, как звон на Нотр-Дам оповестил об окончании комендантского часа, и никак не прореагировала, когда Лоиз начала грубо трясти ее, чтобы поднять к мессе. В конце концов Лоиз в ярости ушла, пораженная крепким сном сестры, предрекая ей осуждение на вечные муки. Катрин, забывшая обо всем, кроме мягкой подушки, снова погрузилась в сон.

Около девяти часов она наконец спустилась в кухню. Атмосфера там была грозной.

Жакетт на столе возле очага утюгом, в который она время от времени подкладывала горячие угли, гладила семейное белье. Под белокурыми прядями волос на лбу у нее выступили капельки пота; она поджимала губы. Это было знакомо Катрин: что-то расстроило мать. Она кипела внутри. То, как она двигала утюгом по льняной простыне, говорило, что она едва сдерживается. Лоиз сидела около окна, отвернувшись от нее. Она, сидя у прялки и накручивая нить на веретено, тоже молчала. Ее тонкие пальцы быстро ссучивали лен, и нить ложилась ровно. По выражению ее лица Катрин поняла, что они поссорились.

Она о удивлением отметила, что Сара вернулась домой. Должно быть, цыганка пришла на рассвете. Одетая в обычное темно-синее бумазейное платье с белым передником, повязанным вокруг талии, она чистила на суп огромную корзину брюссельской капусты. Только она повернула голову, когда Катрин вошла в комнату, и многозначительно ей подмигнула. Страстная дикарка прошлой ночи снова спряталась глубоко в этой странной женщине, и ни следа ее не осталось на знакомом лице. Лоиз тоже заметила, как вошла сестра, и злобно зашептала:

— Кланяйтесь, рабы, вот и ее высочество, могущественная госпожа де Брази соизволила покинуть покои, чтобы полюбоваться своими судомойками.

— Попридержи язык, Лоиз, — холодно сказала Жакетт. — Оставь сестру в покое.

Но этого было мало, чтобы заставить Лоиз замолчать, если она решила высказаться. Отложив веретено, она вскочила и остановилась, уперев руки в бока, перед сестрой. Ее губы неприятно скривились.