— Да, он учился, но добропорядочным гражданином не был. Мой свекор был пятым сыном в семье арагонских землепашцев, довольно богатой семье. Это действительно были очень обеспеченные люди, они владели земельными наделами. Но они жили в той местности, где еще уважали традиции майората, так что старший брат унаследовал все владения, второй учился, третий стал священником, а двум младшим досталась лишь одежда, которая была на них, и имя. Мой свекор, его звали Рамон, поехал в Мадрид работать в таверне, принадлежавшей сестре его матери, которая тогда жила одна, — она была бездетной вдовой. Таверна находилась на улице Фуэнкарраль. Там с четырнадцати лет и начал работать твой прадедушка, у него была надежда в один прекрасный день унаследовать это дело. Он всю жизнь простоял за стойкой, но таверна так и не стала принадлежать ему. Его тетя, очень набожная женщина, передала таверну в собственность находящегося неподалеку женского монастыря, на углу улицы Дивино Пастор. Так что ее племяннику пришлось смириться с тем, что он должен делиться доходами с владелицами.
— От этого ему было тошно, верно? С тех пор как он родился, его окружала несправедливость.
— Да, несправедливость, но ты так не говори, ты не твой дед. Дело в том, что Хайме начал ходить еще маленьким в церковно-приходскую школу, он очень быстро научился читать и писать. Учитель рекомендовал его на место в бесплатном колледже из тех, которые входят в сферу влияния церкви, не знаю, понимаешь ли ты, о чем я говорю… — я отрицательно покачала головой. — Все равно. Там давали только основное, среднее образование, но твой дедушка был очень умным, я тебе уже об этом говорила, он сразу выделился из общей массы. Поэтому он получил стипендию, это было не бог весть что, но гарантировало место в колледже и диплом бакалавра в перспективе. Он учился в иезуитском колледже недалеко от Пуэрто-дель-Сом, где обучение было богословским. Он учился там скорее по настоянию своего отца, хотя уже тогда было понятно, что Хайме, выросший между таверной и улицей, не имеет никакого желания становиться священником. Но мой свекор очень хорошо все спланировал. Хайме был его единственным сыном, его мать умерла сразу после родов. Отец Хайме, бедняга, с тех пор, как ему сказали в церковно-приходской школе, что Хайме очень способный, начал откладывать каждый месяц немного денег, чтобы однажды послать сына учиться в университет и таким образом утереть нос своему старшему брату, дети которого были крестьянами. Поэтому твой прадед по ночам говорил Хайме, когда они мыли на кухне стаканы: «Ты станешь адвокатом, а это очень, очень важно…»
— А почему адвокатом? Он мог бы стать врачом или инженером, или архитектором.
— Мог бы. Но прадед хотел, чтобы Хайме стал адвокатом, потому что из всех клиентов таверны адвокат был единственным, у которого была своя машина, которою он мог менять каждые два-три года. Поэтому не имело смысла выбирать какую-то другую специальность, и прадед сделал выбор. С одной стороны, ослушаться отца было преступлением, а с другой — ничто в этом мире не доставляло твоему деду наслаждения большего, чем правосудие, которое он мог вершить. Таким образом, Хайме попрощался с иезуитами, никогда больше не возвращался в семинарию, он хотел учиться, чтобы не стоять по ночам за стойкой в таверне. Стоит заметить, что твой прадед не мешал ему учиться, он отправлял Хайме в его комнату заниматься. Он хотел, чтобы сын занимался, потому что был озабочен тем, что тот очень мало времени проводит с книгами. Хайме шел в свою комнату и там решал шахматные задачи, или писал письма, или читал. Он наконец-то полюбил читать — Бароха, а еще романы «Гордость и предубеждение» и «Пармская обитель». Это были его любимые книги, некоторые главы он знал почти наизусть. У него была прекрасная память, я никогда не встречала человека, у которого была такая память, как у твоего дедушки, он мог повторить текст, прочитав его всего лишь два раза. Конечно, это была судьба, единственный раз в жизни, настоящая судьба.
— Поэтому он получил кафедру?