Любовь в Серебряном веке. Истории о музах и женах русских поэтов и писателей. Радости и переживания, испытания и трагедии…

Превыше крестов и труб,
Крещенный в огне и дыме,
Архангел-тяжелоступ —
Здорово, в веках Владимир!
<…>
Певец площадных чудес —
Здорово, гордец чумазый,
Что камнем – тяжеловес
Избрал, не прельстясь алмазом.

Здорово, булыжный гром!

Зевнул, козырнул – и снова
Оглоблей гребет – крылом
Архангела ломового.

В тот раз Маяковский выступал перед французскими рабочими, а Цветаева переводила. Анастасия Цветаева, старшая дочь Марины, рассказывает: «Потом были вопросы из зала и ответы в зал. Слушатели не столько поэзией интересовались, сколько жизнью и делами рабочего класса в Советской России. В те годы им не часто приводилось беседовать с человеком оттуда. Попадались и вопросы провокационного характера; на них Маяковский отвечал с привычной резкостью и хлесткостью и тут задал Марине работы, поскольку некоторые наши словосочетания вообще не имеют адекватов на французском языке».

После смерти Маяковского Марина Ивановна пишет цикл стихотворений о нем. Среди них есть одно – о посмертной встрече Маяковского и Есенина:

Советским вельможей,
При полном Синоде…
– Здорово, Сережа!
– Здорово, Володя!

Умаялся? – Малость.

– По общим? – По личным.
– Стрелялось? – Привычно.
– Горелось? – Отлично.

– Так стало быть пожил?

– Пасс в некотором роде.
…Негоже, Сережа!
…Негоже, Володя!

А помнишь, как матом

Во весь свой эстрадный
Басище – меня-то
Обкладывал? – Ладно

Уж… – Вот-те и шлюпка

Любовная лодка!
Ужель из-за юбки?
– Хужей из-за водки.

Опухшая рожа.

С тех пор и на взводе?
Негоже, Сережа.
– Негоже, Володя.
<…>
Еще тебе кланяется…
– А что добрый
Наш Льсан Алексаныч[85]?
– Вон – ангелом! – Федор

Кузьмич? – На канале:

По красные щеки
Пошел. – Гумилев Николай?
– На Востоке.

(В кровавой рогоже,

На полной подводе…)
– Все то же, Сережа.
– Все то же, Володя.

А коли все то же,

Володя, мил-друг мой —
Вновь руки наложим,
Володя, хоть рук – и —

Нет.

– Хотя и нету,
Сережа, мил-брат мой,
Под царство и это
Подложим гранату!

И на раствороженном

Нами Восходе —
Заложим, Сережа!
– Заложим, Володя!

Марина Цветаева вернулась в Россию в 1939 году и покончила с собой 31 августа 1941-го в эвакуации в городе Елабуга. Причины, толкнувшие ее на самоубийство, не имеют ничего общего, с теми, которые были у Есенина или у Маяковского. Кроме одной – всем поэтам Серебряного века выпало жить в очень трудное, переломное время.

Глава 5 Четыре графини Толстые

Граф-плагиатор…

Тридцатого июня 1924 года в Выборге состоялось заседание гражданского судебного отделения Ленинградского губернского суда. Рассматривался иск члена коллегии защитников Якова Федоровича Энтина, поданный им от лица гражданина Г.А. Кроля против гражданина А.Н. Толстого с требованием «признать, что пьеса „Бунт машин“ является результатом коллективной работы граждан Толстого и Кроль, и обязать ответчика, Толстого, во всех постановках указанной пьесы, равно как и изданиях таковой, помещать рядом со своим именем и имя Георгия Кроль… обязать Толстого Алексея Николаевича уплатить Кроль Георгию Александровичу половину всех сумм, как уже поступивших к Толстому, вследствие выпуска в свет и постановки на сцене пьесы „Бунт машин“, так и имеющих к нему поступить в будущем…»

У судебного иска своя предыстория. В июле 1923 года в Берлине Алексей Николаевич Толстой заключил договор с Георгием Александровичем Кролем. В договоре значилось:

«Мы, нижеподписавшиеся, граф Алексей Николаевич Толстой и Георгий Александрович Кроль, пришли к соглашению.

Мы будем совместно работать над переводами и обработкой немецких и других иностранных пьес для русской сцены.

Граф А.Н. Толстой имеет право вести и заключать все переговоры и сделки от имени нижеподписавшихся лиц относительно общих работ в России.

Г.А. Кроль имеет право вести и заключать таковые договора за границей России.