Любовь в Серебряном веке. Истории о музах и женах русских поэтов и писателей. Радости и переживания, испытания и трагедии…

Что оставалось Наталье Васильевне? До конца разыгрывать роль самоотверженной женщины-синицы, все понимающей «женским чутьем», все прощающей «женским сердцем». Но не ее вина, что эта роль выходила у нее не слишком хорошо.

В Великую Отечественную старый уже Толстой с женой эвакуировались в Ташкент, где жили на широкую ногу и… помогали сыну Марины Цветаевой Георгию, оставшемуся после смерти матери сиротой и переехавшему из Елабуги в Ташкент. Георгий писал своей сестре Ариадне, находившейся в то время в лагере: «Часто бываю у Толстых. Они очень милы и помогают лучше, существеннее всех. Очень симпатичен сын Толстого – Митя, студент Ленконсерватории. Законченный тип светской женщины представляет Людмила Ильинична: элегантна, энергична, надушена, автомобиль, прекрасный французский язык, изучает английский, листает альбомы Сезанна и умеет удивительно увлекательно говорить о страшно пустых вещах. К тому же у нее вкус и она имеет возможность его проявить. Сам маэстро остроумен, груб, похож на танк и любит мясо».

А Чуковский вспоминает: «Вообще это был мажорный сангвиник[105]. Он всегда жаждал радости, как малый ребенок, жаждал смеха и праздника, а насупленные, хмурые люди были органически чужды ему.

Когда мы жили в Ташкенте, мы условились, что будем ежедневно ходить в тамошний Ботанический сад, который нравился Толстому своей экзотичностью.

Два раза совместные наши прогулки прошли благополучно, но во время третьей я неосторожно сказал:

– Теперь, когда мы оба уже старики и, очевидно, очень скоро умрем…

Толстой промолчал, ничего не ответил, но едва мы вернулись домой, с порога же заявил своим близким:

– Больше с Чуковским никуда и никогда не пойду. Он такие га-а-адости говорит по дороге.

Вообще он органически не выносил разговоров о неприятных событиях, о болезнях, неудачах, немощах… Человек очень здоровой души, он всегда сторонился мрачных людей, меланхоликов, и всякий, кто знал его, не может не вспомнить его собственных веселых проделок, забавных мистификаций и шуток».

Толстой посвятил Людмиле «Золотой ключик». Позже Людмила стала автором сценария двух экранизаций этой сказки (вторая снималась уже после смерти Толстого). А еще – его секретарем и хранительницей его наследия.

Правда, после смерти Толстого, в 1945 году, она очень быстро снова вышла замуж. Наталья Васильевна пережила бывшего мужа почти на двадцать лет и умерла 17 сентября 1963 года. В том же году и тоже в Ленинграде скончалась и Софья Исааковна Дымшиц. Людмила Ильинична скончалась в 1982 году в Москве. Федор Волькенштейн и Никита Толстой стали известными советскими физиками, Дмитрий – не менее известным композитором. В семьях у Никиты и Дмитрия родилось много детей, среди них – писатели, литературоведы, переводчики, педагоги.

Кто такой Алексей Толстой?

Когда-то Волошин шутя предлагал Марине Цветаевой:

«– Марина! Ты сама себе вредишь избытком. В тебе материал десяти поэтов и сплошь – замечательных!.. А ты не хочешь (вкрадчиво) все свои стихи о России, например, напечатать от лица какого-нибудь его, ну хоть Петухова? Ты увидишь (разгораясь), как их через десять дней вся Москва и весь Петербург будут знать наизусть. Брюсов напишет статью. Яблоновский напишет статью. А я напишу предисловие. И ты никогда (подымает палец, глаза страшные), ни-ког-да не скажешь, что это ты, Марина (умоляюще), ты не понимаешь, как это будет чудесно! Тебя – Брюсов, например, – будет колоть стихами Петухова: „Вот, если бы г-жа Цветаева, вместо того чтобы воспевать собственные зеленые глаза, обратилась к родимым зеленым полям, как г. Петухов, которому тоже семнадцать лет…“ Петухов станет твоей bête noire[106], Марина, тебя им замучит, Марина, и ты никогда – понимаешь? никогда! – уже не сможешь написать ничего о России под своим именем, о России будет писать только Петухов, – Марина! ты под конец возненавидишь Петухова! А потом (совсем уж захлебнувшись) нет! зачем потом, сейчас же, одновременно с Петуховым мы создадим еще поэта, – поэтессу или поэта? – и поэтессу и поэта, это будут близнецы, поэтические близнецы, Крюковы, скажем, брат и сестра. Мы создадим то, чего еще не было, то есть гениальных близнецов. Они будут писать твои романтические стихи.

– Макс! – а мне что останется?

– Тебе? Все, Марина. Все, чем ты еще будешь!

Как умолял! Как обольщал! Как соблазнительно расписывал анонимат такой славы, славу такого анонимата!

– Ты будешь, как тот король, Марина, во владениях которого никогда не заходило солнце. Кроме тебя, в русской поэзии никого не останется. Ты своими Петуховыми и близнецами выживешь всех, Марина, и Ахматову, и Гумилева, и Кузмина…

– И тебя, Макс!

– И меня, конечно. От нас ничего не останется. Ты будешь – все, ты будешь – все. И (глаза белые, шепот) тебя самой не останется. Ты будешь – те.

Но Максино мифотворчество роковым образом преткнулось о скалу моей немецкой протестантской честности, губительной гордыни все, что пишу, – подписывать. А хороший был бы Петухов поэт! А тех поэтических близнецов по сей день оплакиваю».