Елизавета Стырская вспоминает: «Однажды во время чтения в дверь до отказа заполненного кафе въехал велосипед, на котором ехала девушка. Велосипед врезался в щель между каким-то столом, раздвинул чьи-то спины, на девушку со всех сторон зашикали. Сверкнув своими большими армянскими или еврейскими глазами, она, не обращая внимания на ворчание, прокладывала себе дорогу велосипедом, чтобы ближе подойти к сцене. А глаза у нее были замечательные! Большие, карие с золотыми искрами, широкие, почти сросшиеся, вычурно изогнутые брови над прямым, узким носом, придававшим ее узкому лицу особую значительность. Роскошные, загнутые наверх ресницы. Иронический рот и высокий лоб свидетельствовали об уме и силе воли. На ней была белая матроска со значком Ленина на воротнике, простая юбка и простые туфли. На голове – пестрая шапочка, оттеняющая ее явно восточную, обрамленную великолепными волосами голову. Окидывая презрительным взглядом пеструю, плотно сбитую толпу сомнительных зрителей, она твердо держала руль велосипеда и ждала. Когда Есенин кончил читать, она быстро увела его.
– Кто это?
– Галя Бениславская. Партийка. Для Сережи она много значит.
– Это хорошо! Она красивая и энергичная!»
Именно к Гале бросился Есенин, когда ушел от Айседоры. У нее жил некоторое время. Вместе они сочиняли телеграммы для Айседоры.
Галина Артуровна вспоминает: «Хохотали мы с Сергеем Александровичем над этой телеграммой целое утро. Еще бы, такой вызывающий тон не в моем духе, и если бы Дункан хоть немного знала меня, то, конечно, поняла бы, что это отпугивание, и только. Но, к счастью, она меня никогда не видела и ничего о моем существовании не знала. Поэтому телеграмма, по рассказам, вызвала целую бурю и уничтожающий ответ:
„Получила телеграмму, должно быть, твоей прислуги Бениславской. Пишет, чтобы писем и телеграмм на Богословский больше не посылать. Разве переменил адрес? Прошу объяснить телеграммой. Очень люблю. Изадора“.
Сергей Александрович сначала смеялся и был очень доволен, что моя телеграмма произвела такой эффект и вывела окончательно из себя Дункан настолько, что она ругаться стала. Он верно рассчитал, что это последняя телеграмма от нее».
Периодически Есенин жил на квартире у Галины, она заботилась о его сестрах Кате и Шуре, хлопотала о его гонорарах. Выбивала у издателей деньги, которых всегда не хватало. К ней приходили ночевать приятели поэта, которым негде было остановиться в Москве. За эту самоотверженность она ожидает благодарности и ответной преданности. Совсем как Айседора, над которой она недавно смеялась вместе с Есениным. Нельзя сказать, что Есенин не имел понятия о благодарности, но нельзя также сказать, что преданность давалась ему легко.
«В своих отношениях с Есениным она претендовала не просто на роль друга, но на роль друга единственного. А для Есенина личная и творческая независимость была одной из высочайших ценностей, он ее всегда отстаивал, – пишет лучшая подруга Галины Яна Козловская. – Безусловная самоотверженность Г.А. Бениславской, ее безоглядная преданность и любовь к Есенину порой превращались в свою противоположность. И определенный интерес ее воспоминаний отчасти в том и состоит, что с их помощью лучше и полнее можно представить себе ту обстановку, в которой немалое время пришлось жить поэту, тот остракизм, которому были подвергнуты все его друзья и знакомые».
Потом начался роман Есенина с Августой Миклашевской, вернее – влюбленность Есенина в Августу, потому что она на его чувства не ответила.
«Тогда же начались самые тяжелые страдания Есенина. Его мучила тоска. Галя приходила в отчаяние от забот. Он мучил ее – ссоры… придирки. Это было самое плохое время есенинского пьянства – его выходки. Из милиции он попадал в больницу, из больницы – в милицию. В литературных кругах забили тревогу. Начали его опекать, но безрезультатно… Здоровье его было уже окончательно подорвано» – вспоминает Елизавета Стырская. Есенин попал в Шереметьевскую больницу. Там ему стало немного лучше. «Но любовь не приходила, – пишет Стырская. – Старая – оставила тоску, боль и обиду. А Галю он никогда не любил по-настоящему».
Илья Ильич Шнейдер вспоминает о Бениславской: «Эта девушка, умная и глубокая, любила Есенина преданно и беззаветно. Есенин отвечал большим дружеским чувством.
Есенин встретился с Бениславской еще до знакомства с Дункан, но никогда не говорил нам о ней. Она же молча пережила весь роман и брак с Дункан и отъезд за границу. Когда Дункан уехала на Кавказ, Есенин (он неверно мне сказал: „Перееду обратно в Богословский“) поселился в ее комнате в Брюсовском переулке и даже перевез туда своих сестер Катю и Шуру. В последние годы жизни Есенина Бениславская, работавшая до этого секретарем газеты „Беднота“, целиком посвятила себя издательским делам Есенина».
Непростая Августа Миклашевская