Любовь в тягость

Совсем не таких покупательниц рисовала я в своем воображении. Казалось, будто мужчины, которые обогатились быстро и внезапно, выплеснули на этих женщин свои шальные деньги, погрузив их в эфемерную роскошь. И те вынуждены были барахтаться в ней, липкой и навязчивой, едва не переступая границу с порнографией и то и дело доходя до банальных непристойностей. Страдавшие от удушения сперва нищетой, а теперь роскошью, эти женщины пребывали в плену у города без надежды выйти из тюрьмы. Глядя на них и слушая их речь, я поняла, что они потеряли всякую чувствительность к пыткам. Их поведение по отношению к мужчинам, с которыми они сошлись, было именно таким, какое мой отец ожидал от женщин – и в частности от мамы, предполагая, что, стоит ему на мгновенье отвернуться, как жена опозорит его. И быть может, Амалии всю жизнь хотелось вести себя именно так: быть лощеной, игривой, раскованной и, нагибаясь, не придерживать пальцами вырез платья; сидеть, закинув ногу на ногу, – и не поправлять подол; смеяться без опаски; смело надевать на себя дорогие украшения; всем телом источать желание нравиться, посылая мужчинам едва уловимые, но недвусмысленные намеки и перешагивая границы пристойности.

На моем лице отразилось отвращение.

– Мама такого же роста, что и я, волосы с проседью. Причем заплетает она их так, как никто уже не делает, по-старинному. Она приходила сюда вместе с мужчиной лет шестидесяти, приятным, худощавым, с целой гривой седых волос. Красивая пара… Их нельзя не запомнить. Вот они все это и купили.

Покачав головой, продавщица сказала, что не помнит.

– Поймите, столько народу сюда приходит. – И посмотрела на охранника у двери, явно досадуя на то, что зря теряет время; потом добавила: – Примерьте еще раз. Мне кажется, это именно ваш размер. Если платье все-таки узковато…

– Мне хотелось бы поговорить вон с тем господином, – перебила я, указывая на охранника.

Однако продавщица явно рассчитывала уговорить меня пойти в примерочную.

– Если трусы не подходят, давайте подберем вам другие… мы сделаем скидку, – предложила она. И вот я уже в примерочной с зеркалами.

Вздохнув, я устало сняла платье, которое так и носила со дня похорон. Болтовня разгоряченных женщин все больше раздражала меня, а из примерочной казалось, будто говорят они еще громче. Поколебавшись мгновенье, я сняла старые мамины трусы и надела кружевные – те, что обнаружила в ее сумке. Трусы оказались впору. Рассеянно провела по кружеву рукой там, где оно было порвано, – наверное, Амалия едва сумела натянуть их на себя, – и надела через голову платье цвета темной охры. Оно пришлось мне чуть выше колена, а вырез на груди был слишком глубоким. Это “узкое” платье сидело на мне свободно и удачно скрадывало худобу моего сухощавого, жилистого тела, придавая фигуре мягкие очертания. Я вышла из примерочной и, приподняв платье сбоку, указала на свое бедро, громко объявив:

– Вот здесь оно плохо сидит, узко в боках… И вдобавок чересчур короткое.

Рядом с продавщицей стоял усатый мужчина лет сорока; он был широкоплечий, выше меня сантиметров на двадцать, крепкого сложения. Плотный, громоздкий, он выглядел угрожающе, однако глаза у него были добрыми, с блеском. Поставленным голосом, как у телеведущего, но без всякого желания угодить и казаться любезным, без той вкрадчивости, какая слышалась в его тоне при разговоре с другими покупателями, и даже не стараясь проявить учтивость, он сказал мне:

– Платье вам очень идет и ничуть не узко. Модель так и задумана.

– Именно модель мне и не нравится. Ее выбрала для меня мама, я даже не примеряла и…

– Выбор превосходный. Забирайте платье и носите с удовольствием.

Я молча посмотрела на него. Хотелось сорвать свою злость либо на нем, либо на самой себе. Я огляделась вокруг. Задрав подол платья, я повернулась к зеркалу.

– Вот, взгляните, – сказала я, указывая мужчине на свое отражение. – Трусы мне малы.

С тем же выражением лица и сохраняя тот же тон, мужчина ответил:

– Послушайте, мне остается только развести руками, у вас ведь даже чека нет.

Он смотрел на мое отражение в зеркале, на мои худые голые ноги. Смутившись, я опустила подол. Забрала из примерочной свое темное платье и старые трусы, сунула их в пакет и, поискав, достала оттуда пластиковую папку с паспортом Амалии.

– Вы наверняка запомнили мою мать, – сказала я ему, открыв паспорт на странице с фотографией.

Мужчина мельком взглянул на фото; похоже, терпение его лопнуло. Он перешел на диалект.

– Уважаемая синьора, мы теряем драгоценное время, – сказал он и вернул мне паспорт.

– Но я всего лишь хотела спросить…

– Проданный товар обмену не подлежит.

– Я всего лишь хотела спросить…

Он слегка тронул меня за плечо, направив к выходу.

– Вы, похоже, шутите? Явились сюда ради забавы?

– Не смейте дотрагиваться до меня…