Тем временем обстановка менялась, по гарнизонам и военным частям покатилась волна сокращений офицеров, особенно младший комсостав, но и тем, кого чаша сия миновала, жить становилось все труднее. Повсеместно ввели продуктовые талоны, зарплата военных была смехотворно мала, а цены росли. Квартир тем, кто отслужил и уволился в запас, не давали, и вот среди офицеров закопошилось сомнение — а не выиграли ли сокращенные? Они могли начать новую жизнь, многих манил малый бизнес, кто-то мечтал промышлять в мутной воде перестройки.
Александр не знал, что бы он выбрал, если бы ему предложили вернуться в то время и переиграть. С одной стороны, во многом остался он при своих убеждениях, сформированных не столько школой и академией, сколько отцом и матерью, с другой стороны, рассыпалось все у него на глазах, рушилась привычная жизнь. Но это теперь, по прошествии шести лет, хлебнув в полной мере лиха, засомневался он, лежа на больничной койке, а тогда сомнений не было.
Ольга заявила Минину, что не станет его женой, если он собирается оставаться в армии, и решение пришло сразу.
А уволиться бывшему отличнику-медалисту, курсанту без взысканий было не так-то просто.
Александр поделился с Игорем, и вдвоем они замыслили вот какой план: дипломы получить, а там уж накуролесить что-нибудь, отсидеть на губе, доправонарушаться до суда чести. Другой схемы уволиться быстро и без проблем не было. Разве что по здоровью, но не светило — оба здоровьем отличались крепким.
И все, что было задумано, — состоялось. К добру ли, к худу? Кто теперь разберет. Минин уволился, стал гражданским, уехал в Ленинград, город теперь назывался Санкт-Петербург, и будущее рисовалось в радужных красках. Свобода, быстрые деньги, свой бизнес, красивая свадьба, молодая жена. Только все это продлилось недолго, бизнес завяз в трясине налогов, ехать с Игорем на периферию и раскручиваться там Александр не мог — Ольга категорически отказывалась уезжать, менять окружение, богемную тусовку, работу в Санкт-Петербург концерте. Она была уверена, что достигнет исполнительских высот и однажды ее фамилия большими буквами будет пропечатана на афишах Петербургской филармонии.
А уехала б тогда, может, была бы жива.
Почему нет слез по ней? Сожалений? Нет и чувства вины за это странное облегчение, которое он испытывает сейчас. Облегчение, покой…
Незаметно для себя Минин уснул.
ЧАСТЬ 9 ПОСТОЯЛИЦА
Утро Анатолия началось с планерки. Заместитель главного по хирургии вынес мозг необходимостью экономии лекарственных препаратов, перевязочного и шовного материалов, а также сокращению койко-дней, проведенных пациентом в стационаре. В ординаторской только об этом и говорили. Михайличенко предложил читать молитвы и отпускать с богом. Курдюмов — перенять методику Кашпировского и гематомы рассасывать внушением под музыку. За разговорами время просто улетело, и сделать обход в подведомственных палатах Анатолий физически не успевал. На десять назначена сложнейшая, просто ювелирная операция клипирования аневризмы. Надо еще успеть морально подготовиться, но и больных глянуть не мешает. Зашел в мужскую палату, пересмотрел назначения, дал указания медсестрам. В ординаторской заполнил истории. Еще бы и женскую посетить, да времени в обрез — всех не осмотреть, однако поздороваться все же не мешает, заодно убедиться, что все в порядке, и тогда пациентки могут подождать. Хотя тяжелых у него нет, все стабильны.
Большая шестиместная палата была забита под завязку, у Михайличенко и Курдюмова тоже нет свободных коек. Надо думать о выписке.
Только приоткрыв двери, услышал голос:
— Я ждала вас.
Анатолий невольно улыбнулся в ответ на приветливую улыбку безымянной пациентки. Женщина была красива. Нет, не так! Она была слишком красива, несмотря на короткий светлый ежик волос, на повязку, на отсутствие косметики и три недели, проведенные на больничной койке.
— Обязанность лечащего врача — ежедневный осмотр, я не мог бы не зайти к вам.
— Знаю, но все равно жду. Целыми днями только этим и занимаюсь. Вы особенный.
— Я обыкновенный, — он присел на край кровати и взял ее за руку. — Так что вы мне расскажите нового?
— Ничего. Память не возвращается. Я представить не могу, кто я на самом деле. Так странно. Я умею читать и писать, я говорю, я слышу, я ем, но я не знаю, как меня зовут и что происходило со мной до того момента, как я открыла глаза и увидела вас.
— Увидели вы не меня, а реаниматолога Сидоренко. Я пришел позже.
Она здоровой рукой дотронулась до головы, показывая источник своих проблем и как бы извиняясь за забывчивость.
— Да, так оно и было. Я помню. Но только с этого момента.
— Я продолжу обход, затем у меня операция, а у вас встреча с приглашенным специалистом.
Анисимов встал, направляясь к двери.
— С психиатром?
— Да. Григорий Ильич очень хороший врач.
— Мне тоже нравится. Он рассказывает вам о наших беседах?
— Результат, не содержание.