Любовь вопреки

А Ольга привыкла жить красиво, не задумываться о тратах. Она хотела блистать, но в театральных тусовках оказалось мало проку. Успешные, высокооплачиваемые подписывали контракты, работали в хороших коллективах, ездили на гастроли. Им в компаниях время проводить было некогда.

Однородный монолит социалистической реальности начал давать трещины, расслаиваться. И часть его пошла на дно. Вместе с такими, как семья Минина, не успевшего вцепиться в кормушку или встать при легких деньгах. Хорошо хоть мама не знала — тогда он совсем ей писать перестал. А приезжать она не хотела, даже когда Женя родилась. Не могла простить Ольге, что та разрушила жизнь Александра, пустила под откос все планы. Все, о чем Татьяна Петровна мечтала.

Сейчас она с любовью смотрела на сына. Суетилась, подкладывала ему и Игорю лучшие куски. Пирог испекла свой фирменный с мясом. Борща наварила, котлет нажарила — Минин сто лет так не ел. После обеда в сон потянуло. Или это он в больнице привык все спать и спать?

При Женечке ничего про Ольгу не говорили. Минину и не хотелось. После аварии его жизнь с этой женщиной с каждым днем отступала, отдалялась, и отпускало то неправильное, что все эти годы было между ними.

Вначале он любил ее, страстно. Это, как болезнь, сжигало его изнутри. После третьего приезда в Петербург он уже ни о чем другом думать не мог — только о ней. Но тогда мысли эти побуждали к достижению цели, он хотел отлично окончить академию и сделал это. Ради Ольги. Чтобы она гордилась. Как выяснилось, ей это было безразлично, она стремилась к яркой жизни актрисы, жизнь в гарнизоне никак ее не привлекала. А распределили Минина далеко, на северные рубежи, и, можно сказать, повезло — там можно было выслужить год за два, наверняка бы и квартиру дали. Потом. Через пятнадцать лет, а Ольга хотела сразу.

Она уговаривала Александра, упрашивала, плакала, жаловалась, что не сможет жить на севере.

— Кому я там стану на скрипке играть? Моржам и белым медведям?

Конечно, про медведей это она зря, военный городок был не так плохо благоустроен. Но само место — дыра.

Если бы ни события в стране, Минин еще посомневался бы, но полный развал, казалось бы, незыблемых устоев подталкивал к действию. Тут и Игорь был с Мининым заодно. Их распределили в одну и ту же часть, и тогда у друзей созрел план.

Комиссоваться по здоровью — долго, да могло и не получиться, а вот после суда чести из армии выгоняли на раз. Но надо было как следует проштрафиться, сесть на гауптвахту, а тогда уж и суд.

Купили они водки, нажрались, не явились на развод, а вместо этого, шатаясь по военному городку, разбили стеклянную витрину единственного магазина промтоваров. Вроде как драку устроили. После этого их в комендатуру и сопроводили. Ну а дальше все по Уставу.

Отсидели на губе, на суде чести вели себя непотребно, командир части только головой крутил, да руками разводил, а старпом — тот понял и потом, когда уже все закончилось, Александру сказал:

— Что ж, осуждать не могу, сейчас многие так поступают. Вот и просрали Россию.

А через неделю Саша уже звонил в дверь Ольгиной квартиры в Петербурге.

Возможно, если бы он слушал Игоря, если бы поехал вместе с ним на Кубань разрабатывать ферму и табачную плантацию, то все бы иначе повернулось. Но Минин никого не слушал кроме Ольги, а у той было семь пятниц на неделе. Единственное, чего она хотела всегда и постоянно, так это трахаться. Возбудима была, как кошка: тронь — и уже извивается, не знает, каким боком притереться.

— Пошли у подъезда на лавочке покурим, — предложил Игорь, — а то вон Женя глазки трет.

— Она разве стала днем спать? — спросил Минин у матери.

— Да, хорошо спит, я ей сказочки читаю.

— Удивительно, а я никогда уложить не мог. Вечно со слезами. Мы пойдем на воздух, поговорим.

— Идите-идите. Вернетесь — я чайку вскипячу.

И Татьяна Петровна особой печали по поводу гибели Ольги не выказывала. Причем очевидно было, что мать Минина нисколько это не тревожит. И то, как Игорь отнесется к подобной черствости, ее не волнует.

Лавочка у подъезда оказалась пуста. Соседки Минина утреннюю вахту отстояли и рассосались по квартирам — обедать. Следующее включение сарафанного радио происходило часов в пять вечера. Это если погода была хорошая. А то, случалось, одна бабулька, та, что с первого этажа, как раз под Миниными жила, внизу сидит, а две с балконов с ней переговариваются. Тогда последние известия весь подъезд в открытые окна слышал.

Игорь присел, закурил, Александр стоял, рассеяно разглядывая клумбу.

Все та же старушка с первого этажа, Эльвира Ивановна, пыталась устроить под окнами «собственный садик» на манер царскосельского, но вышло у нее больше похоже на собачье кладбище. Продолговатые клумбы частично были обложены поставленными на угол кирпичами, частично огранены врытыми горлышками в землю пластиковыми бутылками. На самих клумбах цвели желтые и фиолетовые анютины глазки.

— Ты теперь в Питере останешься? — спросил Минин.