Любовь вопреки

— У нас с ней давно нет никаких отношений, мы не сошлись характерами. Прекрати ревновать. Мы с Верой с детства были друзьями. Ну, как друзьями… Она с родителями жила в Ленинграде, а я в Москве. Отцы наши дружили, когда ездили на конференции, детей, то есть нас, брали с собой — погулять, посмотреть город. Вот мы и встречались иногда, а после института я переехал сюда и мы поженились. Даже не встречались, просто решили, что наш союз выгоден нам обоим. Перспективная пара молодых ученых. Родители купили квартиру вскладчину. Вот так и жили. Говорят, мы смотрелись очень даже.

— А что потом? Толь, ты ее совсем не любил, что ли? Она же красивая.

— Любил, наверно. Я работу любил. Много оперировал, часто дежурил. Я был плохим мужем.

— Так ты со мной к ней поедешь? — Рита резко сменила тему, боясь услышать нечто лишнее для себя.

— Поеду. Сейчас соберусь.

Она вдруг разрыдалась.

— Зачем ты мне про нее рассказываешь? Я не хочу знать про твоих бывших!

— Рита, — Анисимов не ожидал такого взрыва эмоций, — не было у меня бывших, только Вера.

— Так я тебе и поверила, насмотрелась на сестричек в больнице, они к тебе чуть в не штаны лезут. И подкармливали, и ублажали…

Что будешь с ней делать? Анатолий не знал — смеяться или сердиться. И по-любому она возбуждала его, вот и слезами своими тоже. Как это получалось, что даже плакала Рита привлекательно? Хотелось утешать, трогать и трахать.

А почему нет? Успеется к Вере…

— Киса, ну что ты? Перестань, иди ко мне…

Он привычно обнял, она с готовностью прижалась.

— Я тебе сейчас рубашку испорчу слезами…

— Ничего, постираем…

Он гладил ее смешные короткие волосы. Отрастут. А руки Риты уже тянулись к его ремню, добирались до члена. Достаточно было одного прикосновения, нет, даже мысли, что она дотронется, и все — пелена вожделения туманила разум.

— Киса, хочу тебя! — Они уже добрались до кровати, сбросили одежду, легли. Все это с нетерпением, как в первый раз, обрывая пуговицы…

— Дай мне его скорей, — прикрыв глаза и разводя бедра, прерывисто вздыхала она.

Поднимаясь над ней, еще до того, как войти, он знал, что будет. Помнил об этом, о ее упругой глубине, трепете, сильных оргазмах, от которых сносило крышу. С каждым разом он все сильнее впадал в зависимость от этого и как наркоман хотел все большей дозы. А Рита давала, ее и просить не надо было, достаточно раздеть и пощекотать соски, сжать рукой влагалище. Как врач он прекрасно понимал, что с ней происходит, это заводило еще сильнее. Анатолию нравилось возбуждать ее до такой степени, что она не стонала, а подвывала по-звериному, кусалась, царапалась, изгибалась, как при столбняке. Тогда он поднимал ноги Риты себе на плечи и входил резко и глубоко, с первого удара ловил кайф от частых содроганий ее лона, от крика, рыданий, невнятных слов, от метания рук. И всего этого было мало, мало… Он вбивался в нее снова и снова, отпускал себя, срывался, кончал, изливался весь. Любви не было, нежности не было. Страсть дикая, безумная, неутолимая.

Из соития выныривал, как с большой глубины, задыхаясь, с замутненным сознанием, полностью вытряхнутый эмоционально, опустошенный, в звенящей легкости частого биения пульса.

* * *

Анисимов не поднялся в кабинет Веры, остался на улице, обосновавшись в одном из соседних дворов. Время у него было, не менее часа длился каждый сеанс. Длился, но не приносил ничего, кроме все учащающихся приступов ревности Риты. Она просто ненавидела Веру. Вера же с невозмутимым спокойствием проводила один сеанс за другим. И деньги у бывшего мужа спокойно брала.

Ему же приходилось брать дополнительные дежурства, соглашаться на левые консультации по протекции все той же Веры. Необходимо заработать, чтобы тут же эти деньги отдать.

Иногда он чувствовал себя загнанной лошадью. Корил, что перестал помогать матери. Той приходится жить на одну пенсию. Раньше посылал немного с каждой зарплаты. Отложить не получалось, все как в прорву. Даже то, что лежало на черный день, улетело среди белого. Но деньги — это всего лишь деньги. Так говорила Рита. Они созданы для того, чтобы их тратить. Что жалеть? Они обесцениваются, но если приносят удовольствие, то и потрачены не напрасно. Говорила, что после второй операции, когда восстановится здоровье — пойдет работать, чтобы помочь ему.

Он верил. Бежал домой с работы, заскакивая по дороге в магазины, закупая продукты, чтобы приготовить, накормить и увидеть блеск похоти в ее глазах. Правда, про похоть он не думал, ему казалось, что вот это и есть настоящее чувство, когда все скандалы заканчиваются жарким сексом, когда не обращаешь внимания на ее колкости, на обиды. Все это кажется проявлением любви. Потому что любить, как она, не может никто.

Никто никогда не реагировал на него, никто не заводился от малейшего прикосновения или незначительной ласки. Ему думалось, что он важен ей. Что она вся для него, что принимает его уставшего и разбитого, что выслушивает все про работу, про операции, про больных. Что скандалит и ругается только потому, что сама из тех же его пациентов, что сочувствует и понимает, что скучает и ждет.