Любовь вопреки

А ведь и объявился у одной из женщин родственник! Когда Сергеич после операций спать пошел, человек этот и заявился, часа в три ночи, может, в четыре. Она и сама уже носом клевала, на топчан прилегла в коридоре. Так тихо было, чудно — никого не везли больше. И так же тихо вошел этот. Не то парень, не то мужик — не рассмотрела она, испугалась. Чисто привидение! Вошел и стоит, а сам белый, как полотно. Она решила, что пострадавший сам пришел, бывает и такое. С топчана соскочила, подбежала, стала расспрашивать, он молчит. Губы посинели. Откуда же знать, может, и приступ сердечный — и у молодых бывает. Она не врач разбирать. Усадила парня в смотровой, сама в ординаторскую, вернулась вместе с Михайличенко.

Но, оказалось, не больной это, а узнать человек пришел насчет женщин, что ночью привезли, одна из них вроде родня ему. Легко сказать «узнать». Та, что в реанимации, к ней точно не пустят, другую в морг еще не увезли — Катька не успела. Устала девка, вымыла все в процедурной, прибралась, чаю Анисимову отнесла и уснула на каталке. А баба Нина ее будить не стала, труп он и есть труп, никуда не денется. Решила, что ближе к утру в морг его отправят. Там бы прибрали, как положено, — тогда и смотреть можно.

Если сейчас, то по вещам только, а они порезаны все, по вещам ничего он не узнает. Михайличенко, которого зря сдернули, начал ругаться, бабе Нине тыкать, что надо в разные пакеты вещи совать. Виноватую нашел сразу, ему лишь бы на других спихнуть! А сам больше виноват, грех на нем — подставил Анисимова, спать завалился пьяный. Но опять не ее это дело, промеж собой врачи разберутся, не первый день вместе работают. Анатолий Сергеевич — святая душа, безотказный. На нем и ездят, кому не лень, теперь еще неприятности светят. А Михайличенко — ничего, не он оперировал. И жалости к людям никакой.

Родственнику так напрямик и сказал о той, что выжила:

— При такой травме выход был бы ей умереть, теперь будет в лучшем случае без памяти и речи ползать, а скорее, что овощем лежать, под себя сраться. Родным не позавидуешь. Идемте, я покажу, что от первой осталось. Что здесь тряпье перебирать? Смотрите на тело, все равно же потом на опознание придется в морг идти. А так все сразу решим.

И пошли они к туалету, где у самой стенки на металлической каталке лежало под заляпанной кровью простыней тело.

Врач сухо произнес:

— Ну что, готов? Открываю? — И отвел простыню с головы и шеи.

Не зря баба Нина за ними пошла — парень глянул и обмер, узнал, видно. Как стоял, так и упал, подхватить не успели, хорошо сам не переломался.

Михайличенко хуже ругаться начал:

— Нашатырь тащи! Сейчас наблюет еще, убирать за ним. В смотровую обратно поведем.

И как земля держит злыдня такого?! У человека горе, а он! Парня откачали, подняли, в смотровую отвели. Значит, его жена померла. Бедный, бедный…

* * *

Александр как из тумана выплыл. В нос шибанул едкий запах нашатыря. Увиденное

казалось чем-то… Нет, не сном оно было — явью. То, страшное под простыней… потом мертвое лицо…

Дальше провал, голова закружилась и все, темно.

А сейчас он опять в приемном покое почему-то лежит. Доктор тот сердитый за столом все пишет, пишет.

— Очнулся? Молодец! Что за мужики пошли, трупов пугаются! Не кусаются они. Ты разглядел ее? Или еще раз смотреть будешь? Твоя жена?

Еще раз смотреть в ее лицо? Духу не хватит.

— Да это она. — Александр как застыл. Умерла… Как же это? Ушла и нет ее больше. Сказала «скоро вернусь»… Умерла… Почему он не плачет? Ольга умерла…

А страшное не исчезает, так и лезет в душу. То, что он видел, на самом деле ведь и не человек уже, а тело. Несуразно, не к месту вспомнил он вдруг свою собаку, еще в Твери было, где он учился. Жили тогда с матерью. Мысли путаются, мешаются. Мама не знает ничего, думает, все у него хорошо. Что устроился в Питере, живет. А собака почему? А… тело, вот почему. Собака умерла и лежала около будки, растянувшись на земле, как уснула, но когда он подошел и стал поднимать — там живого не было ничего. Душа, что ли, ушла. Закопал он Динку в лесу, только уже и не Динка это была. Шкура, кости, мясо и запах от него пошел гнилой, а живое куда делось, то что было в ней, когда она прыгала, лаяла, смотрела? Тогда в глазах ее было живое. Александр гладил Динку и чувствовал жизнь. Когда же прикоснулся к ней мертвой — ничего не почувствовал. Ушла… А с человеком так же?

Неприятный голос врача выдернул его из оцепенения.

— Все, я все заполнил. Вот вам телефон морга, узнаете, когда вскрытие, а потом забирайте и хороните.

Тут Александр и подумал об этом ясно. Зачем забирать? Жизни там нет, а похоронить стоит дорого. Где взять деньги?

Он с трудом сел на топчане, в голове шумело, язык не ворочался. И главной мыслью было — как домой возвращаться? Сил нет и денег нет. Денег нет, денег нет… Только это сейчас и важно. Где взять? Вдруг молнией мысль — Женечка! Одна в квартире. А он тут.

— Мне идти надо, ребенок дома остался.

— Подпишите и идите, — буркнул врач. — Все остальные вопросы к патологоанатому.

— А если не забирать? Мне хоронить не на что.