Любовь вопреки

Что делать, что делать… Искать ее, вот что! Мало ли кто там под машину попал.

Может, она бродить пошла. Тоже не захотела на все это убожество смотреть. В день рождения… Александр вспомнил, как Ольга окаменела, когда увидала их квартиру в первый раз. На сохранении лежала, а он, чтобы расплатиться с долгами, судорожно менялся. Длинная цепочка участников обмена была, это он умел. Александр много чего умел, институт закончил, работал как все, зарплату получал. Но хотелось большего, а вышло вон что. Из роддома он сразу в эту хрущевку жену с ребенком и привез. Она встала посреди комнаты, малыша к груди прижала и молчит. Прежняя их квартира просторная была, потолки высокие, идеальный ремонт, мебель, сантехника, паркет. И все прахом пошло, рассыпалось вслед за бизнесом Александра. А дальше долги, долги, братки, и вот конечная станция. Кирпичная четырехэтажка на выселках. Это вместо центра на Петроградской стороне. Продал он Ольгину квартиру, а что оставалось? Иначе с долгами бы не расплатился. И то еще можно было бы, наверно, подняться, если бы не Женя, в самый неподходящий момент надумала Оля рожать. Повременила бы — он смог бы, нашел способ, выкрутился. А она ни в какую на аборт не согласилась. Александр и уговаривал, и умолял, и кричал. Нет, родила. Вот тут он узнал, что такое настоящий трындец. Чего только не приходилось делать. Сначала пытались экономить, завели книгу расходов и доходов. Но сколько ни пиши — зарплаты хватало на десять дней, как остальные двадцать жить? Александр искал подработки, разгружал по ночам вагоны, разносил товары в электричках, стоял за книжным лотком, даже бутылки на стадионах собирал. Вот до воровства не дошел, так и не смог, один раз попытался в универсаме вынести пачку пельменей, охранник на выходе тормознул, глянул документы, пожалел, отпустил. Александр запомнил этот жгучий стыд и обиду, что докатился…

О чем он думает? О чем… Надо пойти до телефонной будки, попытаться узнать что-нибудь о ДТП. Если назвать адрес, то ответят, наверно, куда отвезли пострадавшую. Может, и обойдется еще, может, не Ольга…

И снова закрыл входную дверь, ключ на два оборота, быстро вышел из подъезда в промозглую сырость февральской ночи. До ближайшей будки на углу прямо за их домом было шагов триста. Зачем-то считал их. Чтобы не думать о последней ссоре с Ольгой. Ведь помириться хотел, прощения просить за злые слова про Женечку. Любил их обеих! Ольга красавица была, когда Александр с ней познакомился, а Женя на нее похожа. Только худышка такая, светится вся, бледная, на лице одни глаза остались. И это он виноват! Должен был предвидеть, защитить Ольгу. Да лучше бы сам, чем вот так…

Ноль-два бесплатно. Гудки, деловитый голос диспетчера, несуразные пояснения Александра. И никаких данных об этом ДТП в базе, как будто и не было его. Мысль вернуться, ждать до утра, и противный голосок предчувствия, что все плохо и очень плохо.

Ноль-три — скорая помощь, здесь толку вышло больше, и после нескольких переключений коммутатора Александру ответили, по какому адресу увезли пострадавшую в аварии на углу Комендантской и Широкой у дома номер тридцать два. В этот час в городскую больницу скорой помощи на улице Костюшко доехать можно было на такси. Но денег у Александра не было, и он пошел пешком.

* * *

За долгую службу свою в больнице навидалась баба Нина всякого, а душой не очерствела. Вот для успокоения этой самой души, что болела и ныла от страданий за других, от стремления помочь им, случалось заглядывала она и в бутылочку. Потому и оставалась баба Нина все там же, в самом низу карьерной лестницы. И не пыталась даже что-то изменить. Все ее устраивало. Без малого пятьдесят лет, переходя из одной больницы в другую, она все стелила да перестилала, подмывала, выносила утки и судна, переворачивала, уговаривала, выслушивала. И на все это ей хватало и выносливости, и доброты.

В ту ночь, когда бомжих привезли, она и капли в рот не брала, а потому запомнила все как было, яснее ясного. Сергеич один пытался обеих пациенток вытащить и не смог, винить его одного станут, а помогал ему кто? Да никто — вот только Катя да она сама, баба Нина, хоть и не положено это. А куда денешься, если рук не хватает. Был бы второй врач в смене, а так…

Потом все по порядку пошло, как Михайличенко проспался, только одна болезная не дождалась, померла. Может, и к лучшему — лечение лечением, а Бог знает, кому жизнь сохранить, а кого уж и призвать. Женщина сильно переломана была, и шрам этот еще от недавней операции, багровый, от пупка до лона. Перитонит, что ли? Баба Нина, еще когда мыла ее, приметила шрам, и вид был у женщины такой, что ясно — не жилица она. Лицо аж серое. Повздыхала баба Нина горестно, перекрестилась. Жизнь не кончилась. Живое — живым. Мертвых — земле. Помянуть бы…