Любовь вслепую

Я поцеловала его в губы – опаленного внутренним страданием, вливая в него чувство «я тут, я тут, ты не один…». Я словно со стороны наблюдала, как шипящие до того края раны теряют свой адов огонь. Я была целительной мазью и бальзамом, и сегодня я вознамерилась вывести все, что мешало Пью нормально жить, наружу.

– Зачем ты это делаешь?

– Зачем спасаю тебя? – В этой непростой для нас обоих ситуации я умудрилась даже улыбнуться. – А кто иначе будет мешать мне спать?

– Ты не знаешь меня, Кристина…

– Я хочу тебя. Любого. Загадочного, уникального, закрытого, открытого… Хочу тебя для себя.

Что-то стало триггером при этих словах, потому что Эггерт впервые сделал то, чего я ждала от него все это время – довольно жестко взял меня за волосы на затылке. И поцеловал так, что мир дрогнул под моими ногами. Стало ясно, что этой ночью я из его объятий не вырвусь.

Наконец-то.

– Покажи мне, где спальня.

Я соскользнула с коленей и потянула Эггерта за собой.

Чего я раньше никогда в жизни не делала, так это не занималась любовью, параллельно пропуская через себя чужую боль. Просто я чувствовала его каждой клеткой, открывшегося впервые – напористого, жесткого, ранимого. Ранимого, потому что невидимых ран в ауре, сердце и душе Эггерта, было множество. Только мне было все равно. Он умел быть мужчиной не только в моем представлении о нем – он стал им наяву. Каждый поцелуй – виртуальная потеря сознания для меня, – каждое касание шеи, груди пробуждали желание научиться молить. Молить о том, чтобы процесс не останавливался. Мне в мозг ударяла его властность и его же боль – странная смесь, чем-то даже приятная – никогда в жизни я не могла подумать такого. Наверное, похожие чувства испытывают те, кто наблюдает за раненым героем, поднимающимся с земли для того, чтобы добить врагов. О нет, Эггерт был далеко не повержен, он был чувствительно оцарапан, и это отнюдь не умаляло его мужественности. Наоборот. Аккорд силы и мелкий диссонанс от беспомощности – удивительный контраст.

Впервые я работала проводником чужой болезненности в режиме реального времени. Я наконец стала добровольной мухой, попавшей в сети, и эти сети опутывали меня куда глубже, нежели снаружи. Мы с Эггертом смешивались дыханием, аурами, телами и энергией. Я отдавалась ему безропотно – он оставался жестким с примесью нежности, он вливал меня в себя с каждым толчком, каждым «входом», он наполнял всем, чем являлся сам, и я «просачивала» лишнее наружу.

Пью оказался идеальным любовником. Именно таким, о котором мне грезилось тогда, когда я его «не потрогала». В постели он лишал мыслей, он заставлял слепо искать только его губы, его руки, он заставлял хотеть давать. Наконец я смогла трогать, ощупывать его лицо, пока меня распластывали, наконец могла гладить его спину, в который раз убеждаться, что таких мышц у слепца быть просто не может.

Эггерт чувствовал все. Улавливал малейшие нюансы по дыханию, движениям, касаниям, звукам – он тормозил тогда, когда это было нужно, замедлялся, чувствуя, что замедление вызывает мою эйфорию. Он не то умело играл на чувствительности, не то издевался – и то, и другое ощущалось невероятно сладко. И с неким сожалением я понимала, что второго мужчину – такого, как Пью, – я не найду. Никто не сравнится с этим странным человеком, столь беспомощно припадающим на колено после того, как споткнулся, столь мистически закрытым, что хочется бесконечно подбирать ключи. И столь притягательным, что трахаться с ним – все равно, что водить многомиллионную яхту или управлять атомно-боевым истребителем. В процессе секса он раскладывал тебя на атомы, и ты любил в нем все: его закрытость, привычку отшучиваться вместо серьезных ответов, умение становиться защитным бункером во время объятий.

Ему было так естественно сдаваться, ему хотелось подчиняться. Еще и еще. И непонятно почему грызло чувство, что этого «еще» больше не случится.

Я содрогалась под ним в оргазме, с удивлением осознавая, что боли больше нет. Нет в нем, нет в наших аурах, её просто больше нет. Мы потные, вздрагивающие, мы удовлетворенные каждым рецептором.

И за окном темно.

Торшер больше не горел – кто его погасил, когда?

Ничьи пальцы ранее не касались меня с такой нежностью. Когда поверхность твоего тела – прекрасная карта, которую изучает мужчина. Неторопливо, осторожно и очень увлеченно. Именно под пальцами Пью я чувствовала себя красивой, чудесной и беспомощной. Я вдруг поняла, что это я согласилась с ним быть слепой – не спрашивать лишнего, не выведывать чужие тайны. Я просто приняла то, что есть, таким, каким оно было. Никогда раньше я этого не делала и не думала, что когда-либо сделаю. Мы снова были с ним «дома». И пусть вокруг искусственная матрица и не существующий в реальности дом – все ощущалось настоящим: луна за окном и более всего чувства внутри меня.

– Ты ведь не собиралась со мной спать.

Улыбка в его голосе, теплота. Оказывается, он тоже вспоминал момент нашей встречи в баре.

– Не собиралась. Но передумала.

– Что повлияло на это?

– Ты.