Я в него влюблялась. Кажется, уже влюбилась. Когда успела в это провалиться так плотно, в какой момент? Пятой точкой я понимала, что поплачусь за столь спешную открытость, что обратный конец палки однажды ударит меня по лицу, но влюбленным верится, что карма – не для них. Что сказки случаются, что это – тот самый случай. Пью, конечно, еще не открылся, не поверил в мою искренность и глубину намерений, но однажды поверит. Я хотела запутаться в него, завернуться и забыть, что существует мир вокруг. У него такие губы, что кроме секса ни о чем не думается, а его теплые ладони рождают в душе новый мир.
– Знаешь, что ты сделала? – он прижал меня к себе, вдохнул запах моих волос.
Я знала: я выпустила наружу его боль. Сделала бесплатно то, за что другие люди платят огромные деньги. Бешеные иногда, последние. И впервые не ощущала себя ни грязной, ни тяжелой, потому что добавила в процесс любовь. Ранее это не приходило мне в голову – любить людей и сам процесс, раньше хотелось от этого избавиться. И дерьмо застревало. Эта ночь подарила мне одно из самых ценных душевных открытий – я могла быть проводником, не болея. Конечно, новую идею еще предстоит понять, отточить, осознать. Но главный недостающий ингредиент в идеальном зелье был наконец найден. Я не знала, смогла бы я сработать так с чужим для меня человеком, – это когда-нибудь предстояло проверить.
– Знаю.
У него было спокойно внутри, мирно. Не горели больше обожженные края ран, не пахло паленой кожей, не плескалась нефтью чернота разочарований.
Эггерт прижал меня тесно, как никогда, обнял рукой, положил сверху ногу. Закрыл в «домик».
Нам бы мирно спать, мечтая о продолжении ласк, когда проснемся, но усиливалось внутри меня эфемерное беспокойство. Пью срастался изнутри, исцелялся, становился силен. Становился собой – тем собой, которого я никогда не знала. Мне бы радоваться тому, что впереди райские деньки, я же вместо этого прислушивалась к тому, как свиваются обратно в тугие канаты порванные до того веревки. Красивый процесс, удивительный. И тревожно-пугающий.
Глава 8
Просыпаться в одиночку неприятно, но я, кажется, начала к этому привыкать. За окном темно, полночь; Пью рядом не было. Одевшись, я отправилась на его поиски.
Эту площадку для «пикников» чуть поодаль от дома я приметила ранее – удобные кресла из ротанга, костровище, обложенное серым камнем.
Да, он был там, Эггерт.
Не знаю, чему я удивилась больше: тому, что он самостоятельно развел костер, возле которого теперь сидел, или тому, что он курил. Он не курил до этого момента, а сейчас делал это расслабленно, с наслаждением. Где он все это время хранил сигареты, почему не использовал раньше?
Все еще сонная, я потерла глаза, опустилась на кресло с противоположной стороны, на автомате отметила, насколько ровно сложены «шалашиком» бревна.
– Ты не обжегся?
О слепом привыкаешь заботиться, думать за него.
– Нет, все хорошо.
Затяжка, выдох дыма в ночной воздух.
– Ты не курил…раньше.
– Не хотел, чтобы это влияло на глаза.
– А сейчас?
Пью улыбался.
Это заняло несколько продолжительных секунд, прежде чем я осознала случившийся факт: Эггерт смотрел на меня. Зрачки его были сфокусированы, взгляд направлен точно «на цель» – такого раньше не было.
– Ты…видишь!
Я не успела даже обрадоваться, я собиралась, однозначно собиралась взорваться от восторга, но что-то тормозило меня и царапало. Наверное, как раз этот самый взгляд – прохладный, цепкий. Я не видела такого у Эггерта раньше. И радость моя сдувалась на подлете, как зацепившийся за шипы шарик.
– Вижу, – спокойный ответ, долгая пауза. – И, значит, все случилось как надо.
«Как надо?» – нужно было заострить внимание на этих словах, но у меня пока не выходило. Пью впервые рассматривал меня,
– Я выгляжу не так, …как ты думал?
Воспринимать себя красивой было гораздо легче, когда он меня не видел, не мог оценить, как делал сейчас. Ответа не последовало, как будто это было не важно, как будто где-то на фоне Эггерт обдумывал процессы куда более важные, нежели чья-то внешность. Всплыли сказанные им слова: «Значит, все случилось как надо…», – что все-таки это означало?
Мой мир покрылся неуловимой, почти незаметной пока паутиной подозрений.
Натыкаться на его прямой изучающий взгляд было сложно: оказывается, зрячий Эггерт – это красивый, но совершенно незнакомый Эггерт. Цельный, с восстановившимися внутри шестернями и неподвластным мне ходом логики. Казалось, что снаружи зябко, хотя грел костер.
Я брыкалась в те моменты, когда начинала нервничать, сделала это и теперь.
– Почему…я чувствую себя так, будто сыграла роль в каком-то спектакле? – спросила о том, чего боялась более всего. – Ты меня…использовал?