Любовь вслепую

(J2 feat. Casey Hensley – Devil Inside (feat. Casey Hensley))

– Сколько ты хотела за него получить? – Эггерт держал ключ в руке – набалдашник его гас. – Тридцать тысяч? Пятьдесят?

Марево исчезло за спиной, стоило мне ступить на дорогой ламинат просторной комнаты. Отвечать по поводу цены не хотелось, и я буркнула:

– Вроде того.

Пью смотрел на ключ с восхищением и сожалением – так смотрят на вещь, которой хотели бы обладать, но которую, к сожалению, нужно вернуть туда, где ей место. Интересно, откуда он его взял и как смог пронести в Третий Район?

– За двухнедельное владение им, то есть за аренду, люди готовы платить двести пятьдесят тысяч. Сумму за единоличное владением нео-ключом я тебе даже озвучивать не буду.

«Миллионы?»

Спасибо, что еще раз указал мне на то, где я прогадала. Кажется, за последние дни я прогадала везде, без исключения. Просто профессиональный лузер. Только бы тупая душевная боль не стала привычной: я не хотела с ней жить.

– Где мы?

– В моей квартире.

– В Кирстауне?

– Да.

У меня пересохло в горле, и возникло странное ощущение, что пространство пытается отторгнуть меня – иллюзия, идущая изнутри. Мне здесь не место, здесь обитают счастливые люди с процентом Лейки выше шестидесяти шести. Я здесь грязь на подножке автомобиля – слишком удрученная, слишком низко павшая. Трудно стало даже дышать.

– Ты подставляешь меня… Знаешь об этом?

– Это мой дом. И сюда никто не придет.

– Если меня обнаружат в этом городе, мне светит не просто штраф и депортация – мне светит тюремный срок.

– Значит, не гуляй по улицам.

Это шутка? Смешливое предупреждение? Кажется, Пью не относился к возможным губительным последствиям для моей судьбы серьезно. И лишь тревога, отразившаяся на моем лице, заставила вновь стать прохладным, зацементированным.

– Сейчас ночь. В этот дом никто не придет, это я гарантирую. Успокойся.

Сложно было это сделать. Я впервые огляделась и поняла, что никогда не видела настолько больших квартир. Казалось, она занимает добрую половину этажа – комнаты, коридоры, комнаты. В одной только гостиной все пацаны нашего двора могли бы играть в футбол. Мягкие невидимые светильники были включены, будто знали о возвращении хозяина, мебель удобная, стильная; нигде ни пылинки. Если бы я вернулась в свою квартиру спустя неделю, белесый слой пыли был бы с тетрадный лист толщиной. Может, в отсутствие Эггерта здесь кто-то наводил порядок?

По моему ледяному плечу было ясно одно: проценты в моей Лейке сливаются, и, значит, мне желательно как можно быстрее выслушать предложение Пью, отклонить его и вернуться домой. В тишине раны залечивать проще. Находясь здесь, я подвергаю себя опасности во всех возможных смыслах.

– Говори, что ты хотел от меня. И разойдемся.

Я продолжала стоять там, где вышла из «двери». Не двигалась ни влево, ни вправо. Не спешила ни разуваться, ни «чувствовать себя как дома». А вот Эггерт наоборот. Выдохнул с облегчением, повел плечами так, будто они затекли, и потер шею.

– Мне нужно ополоснуться после…после всего. Ты не против? Можешь занять эту комнату пока. – Его рука указала на ближайшую спальню, в которой не горел свет. – Я скоро вернусь.

Он снял ботинки, аккуратно поставил их на обувницу и пересек гостиную, скрывшись за одной из дверей.

Я обувь сняла тоже. И отправилась в комнату, которую мне предложили для «отдыха».

«Ополоснуться после всего?»

За окном было темно. Поздний вечер или же ночь. Кирстаун. Красивые клумбы, витые ограды, изумительно ровный асфальт – я удивлялась даже ему. Дороги Дэйтона были разбиты вдоль и поперек, не было ни одного мало-мальски приличного участка. Трещины, выбоины, ямы… А тут картинка кусочка ночного района – спокойного, мирного. Наверное, тут никто не воровал и не боялся краж. Зачем, если все счастливы, у всех достаток?

Разлом в моей душе рос тем сильнее, чем глубже я осознавала разницу между мной и хозяином этого дома. Я жила и суетилась по поводу бытовых вещей в темном месте; Эггерт работал над стратегически важными задачами в светлом мире. Он преследовал глобальные цели, он наперед видел измененную картину мира, я же была обеспокоена лишь тем, окажется ли в магазине в следующий раз картофель. Или же опять перебой с поставками. Эггерт предвидел будущее другим, улучшенным – я раздумывала, что бы еще спереть. Он жил в хоромах, судя по книгам на полках, много читал, думал, анализировал – я мечтала о глотке розового игристого в баре у Фила.

Ополаскивался Пью для того, чтобы как раз не быть больше «Пью». Чтобы смыть с себя воспоминания о вынужденном пребывании в Дэйтоне, о его прокуренных злачных местах, смыть с себя тоску пребывания в вечной ночи. Он смывал в себя бессилие, потому что более не был слеп и мог преследовать свои глобальные цели дальше. Они у него были, эти цели – я теперь это понимала. А я говешка, случайно прилипшая к подошве чужого ботинка, и прятаться мне в Кирстауне по сточным канавам. Мне не нравилось ощущать себя никем, но и сбросить это чувство, находясь здесь, я не могла. Попросту не выходило.